Русский народ и государство
Шрифт:
Разница между государствами старой культуры и новыми заключается вовсе не в том что первые устанавливали положительную нравственность, а вторые стараются поставить себя «по ту сторону добра и зла». И те и другие основаны на установлении некоторых нравственных принципов, только, с одной стороны, принципы эти — разные, с другой — новые государства стремятся рационально выявить эти принципы, старые же государства просто принимали их в бытовом, всего чаще чисто религиозно-догматическом, иррациональном, смысле. Изменились, таким образом, нравственные ценности и способ их установления государством. Государство старой культуры не считало ценностью ту индивидуальную свободу отдельной личности, которая граничит с полной оторванностью человека от общественного целого. С эпохи же протестантизма западное человечество стало считать ценным самопогруженность в личное «я», а не приобщение к какому-либо высшему целому. Поэтому новейшее западное человечество основным принципом, который обязывалось охранять государство, поставило принцип «свободы от государства» или полного личного самоопределения. Старое же человечество основной ценностью считало жизнь в одной вере с другими. Эта последняя ценность дана была историческим бытом, новый же человек стремился утвердить свои ценности при помощи индивидуального разума. Поэтому старое государство не декларировало свои ценности, но жило в них, новое западное государство провозгласило их как истины и аксиомы естественного права.
Выставляя и принимая эти ценностные принципы, государство не только обязывает ими себя, но предъявляет их и к другим. Поэтому государство является организованной нравственностью и в смысле установления целой системы требований, обращенных к гражданам. Изменяться может род требований в зависимости от изменения принципов, объем требований может увеличиваться или уменьшаться, но сами они в том или ином виде составляют необходимый элемент всякой государственной организации. Источником, из которого всего лучше можно понять требования эти, является уголовное право данного государства. Уголовные кодексы состоят обычно из ряда запрещений что-либо делать и определения установленных последствий для нарушителей. В обычной редакции уголовных законов ничего не говорится о нравственных принципах и ценностях, но последние подразумеваются в каждом велении и запрете как этические их предпосылки. Надо сказать, что ценности эти — довольно элементарны и общеизвестны. Это есть ценность человеческой жизни, нравственная ценность личности, ценность имущества, ценность данного государственного строя и, в более старых культурах, ценность религиозных и некоторых нравственных начал. В общем, у народов христианской культуры основные нормы, лежащие в основе уголовного права, в значительной степени совпадают с нравственными нормами, сформулированными в десяти заповедях [558] . И на основании этих норм — не убий, не укради, не прелюбосотвори и т. п. — государство издает целый ряд запретов, считаясь с тем, в какой форме при данных условиях происходит обычное нарушение норм и в каком направлении, следовательно, наиболее практично бороться с нарушителями.
558
В новых государствах совпадение нарушается вследствие того, что некоторые из десяти заповедей теряют социальное признание и перестают отражаться в законодательстве. Впрочем, основные заповеди — не убий, не укради, не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна — и здесь остаются основой юридических норм.
3. Правоустановительная деятельность государства
Правоустановительной деятельностью государства мы называем издание таких положений, которые предоставляют тем или иным лицам или коллективам «правомочия» или «права». Такие предоставления иногда делаются совершенно открыто, например в ст. 546 французского Гражданского кодекса, где говорится: «Собственность на какую-либо движимость или недвижимую вещь дает право на все, что эта вещь производит и на все, что является естественной или искусственной ее принадлежностью». Иногда же они скрыто подразумеваются в соответствующих законах, как, например, в ст. 66 Гражданского кодекса РСФСР, которая гласит, что «право собственности на вещь переходит на приобретателя на основании договора, заключаемого между отчуждателем и приобретателем». Статья эта в непрямой форме содержит предоставление права на совершение юридических сделок частного характера.
Надо сказать, что распространенность подобного рода установлений предоставительного и управомочивающего характера (атрибутивов) чрезвычайно велика. По смыслу своему предоставления лежат в основе всего так называемого гражданского права — права собственности, договоров, семейного и брачного, наследственного. К предоставлениям сводятся все «права свободы» — свободы веры, печати, союзов, собраний и т. д., так же как авторские права, права участия в государственной жизни и права на социальное обеспечение. И в высшей степени произвольно применять ко всем соответствующим законоположениям понятие нормы. Именно подобные законоположения прямо ничего не предписывают и не запрещают. Напротив, они устанавливают прежде всего то, что можно, а не то, что должно. И только косвенно они подразумевают некоторые запрещения и повеления, касающиеся третьих лиц. Так право собственности подразумевает обязанность всех и каждого воздерживаться от посягательства на имущество собственника, так же как и обязанность агентов власти защищать это право и бороться с его нарушением. Насколько эти обязанности самостоятельны по отношению к правомочиям, указывает то, что соответствующие обязанностям запреты обычно излагаются в особых установлениях — в нормах уголовного права, касающихся имущественных преступлений, или в уставах судопроизводства.
Современная юридическая теория, за редкими исключениями, не отличает правоустановления от норм и смешивает их в одно целое. Делается это в том предположении, что и нормы, и правоустановления одинаково являются правилами регулирующими социальную жизнь. Следовательно, норма (как правило) есть высшее понятие, обнимающее собою и правоустановления, которые являются только видом этих норм. При этом упускают из вида, что, хотя правоустановления и можно в известном смысле назвать правилами социального регулирования, однако эти правила и по содержанию своему, и по своим функциям существенно отличаются от тех правил, которые устанавливают должное и могут быть названы нормами в точном смысле этого слова [559] .
559
Подробнее см. об этом в моей брошюре «Религия, нравственность и право», Париж, 1930.
По содержанию своему правоустановления сводятся к закреплению за какими-либо лицами свободы или мощи в каком-нибудь определенном отношении. Но свобода и мощь отнюдь не совпадают с тем, что называют должным. Когда человек должен, он чувствует себя связанным, не свободным. Когда он свободен, то он, именно, не должен — напротив, ему предоставлен выбор постудить несвязанно, исключительно по своему усмотрению. Если собственник имеет право распоряжаться своею вещью, то это отнюдь не значит, что он должен ею распоряжаться. Напротив, он может передать это распоряжение другому, совсем отказаться от распоряжения, выбросив или уничтожив вещь. Правоустановления, следовательно, регулируют деятельность человека в обществе совсем в другом, даже прямо противоположном направлении, чем нормы. Первые развязывают, освобождают, ставя только известные границы свободе; последние — связывают, обязывают, ограничивают и даже в известном направлении прямо отрицают свободу, принуждают человека делать не так, как он хочет, а так, как ему велит долг. Нет ничего более неправильного, как не различать этих двух направлений регулирующей деятельности, подменять одно другим. Такое смешение грозит самой идее права, которая растворяется в идее обязанности и изгоняется из общественной жизни.
Современная теория права не уделяет достаточно внимания отличиям этих двух процессов регулирования социальной жизни. Только немногие из современных юристов ставили эту проблему. Из них в первую очередь нужно назвать Л. И. Петражицкого с его учением о двух системах правового регулирования — централизованной, основанной на идее обязанности, и децентрализованной, оперирующей с идеей «предоставленного права» (атрибутива). Регулированный первым способом правовой строй имеет в виду образование «единого, общего хозяйства, с единой организацией, с единым планом, руководством и управлением» [560] . Такой строй предполагает обязанность всех работоспособных членов социальной группы «работать на общую пользу», «принимать активное участие в коллективном производстве материальных благ, необходимых для общего пропитания и удовлетворения других потребностей группы» [561] . В то же время строй этот предполагает «право каждого члена подлежащей социальной группы на пропитание и удовлетворение других потребностей на общие средства, из общего запаса продуктов коллективного производства, с помощью находящихся в коллективном обладании орудий производства» [562] . Напротив, децентрализованный социальный порядок предполагает существование множества отдельных самостоятельных хозяйств, которые живут без какого-либо определенного общего плана и без руководства из какого-либо единого центрального пункта [563] . Такой строй предполагает право «каждого человека устраивать свою жизнь, как ему угодно». Человек здесь может избирать тот вид деятельности, который ему угоден, или не избирать никакого, ничего не делать, не работать вообще. При этом никто при данном строе «не имеет и упомянутого выше права на доставление ему пропитания и удовлетворения других потребностей» [564] .
560
Л. И. Петражицкий, Теория права и государства, СПб, 1909, стр. 708.
561
Ibid., стр. 696.
562
Ibid., стр. 697.
563
Ibid., стр. 708.
564
Ibid., стр. 697.
Различие этих двух систем регулирования становится ясным, по мнению Петражицкого, из того, что они отправляют совершенно различные функции в социальной жизни. Первая из них построена на идее долга общественной службы согласно соответственным правовым нормам [565] . Долг этот является принудительным, следовательно, подобная система предполагает или наличность очень строгих общественных санкций, или же очень высокое сознание социальных обязанностей. В общем система эта стремится выработать готовность интересоваться общественными делами и способность служить им, а не личному эгоизму. Напротив того, вторая система, ставя личное благополучие человека в зависимость от его индивидуальных сил, развивает хозяйственный эгоизм, личную трудоспособность и энергию. Она создает мотивы эгоистического свойства в пользу энергичной и усердной производительной деятельности и в то же время развивает и некоторые альтруистические чувства, поскольку индивидуально-хозяйствующий человек заботится не только о себе, но и о своих близких, о своей семье, своих наследниках и т. д. и строит благополучие не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня [566] . «Менее развитые в умственном и этическом отношении люди, конечно, не интересуются при этом народным или общечеловеческим благосостоянием и прогрессом… Они не подозревают, что их деятельность вызывается и направляется на общее благо правом особого характера и содержания, которое заставляет их подобно паровому или электрическому двигателю, приводящему в движение множество колес и иных элементов сложного механизма, двигаться так, как это надобно с точки зрения непонятных и неизвестных им задач, и что в случае отмены или существенного изменения этого права они бы стали совсем иначе действовать, те интересы и стремления, которым они следуют, исчезли бы совсем или получили бы иное направление» [567] .
565
Ibid., стр. 709.
566
Ibid., стр. 699.
567
Ibid., стр. 700.
Из германских юристов учение о разных родах социального регулирования было выдвинуто Штаммлером в его различных, весьма многочисленных сочинениях [568] . В новейших своих научных работах Штаммлер учит, что общественное хозяйство «может быть регулировано двумя различными способами» — или оно ведется под руководством какого-либо единого центра, или же оно регулируется при помощи правоположений, которые предоставляют отдельным людям «свободно вносить свои вклады» в общий хозяйственный процесс. В последнем случае «производство и обмен благ, а также всякая иная социальная деятельность, основываются на решениях отдельных граждан». Первый способ правового регулирования можно назвать социалистическим или, если он требует коллективизации потребления, коммунистическим. Второй называется индивидуалистическим или буржуазным [569] . Штаммлер, следуя известному германскому экономисту Дитцелю, думает, что в различных исторически нам известных правопорядках всегда наблюдалась смесь и того, и другого способа регулирования, причем границы между ними всегда менялись [570] .
568
Л. И. Петражицкий указывает в одной из своих статей, помещенной в кн. II «Юридического вестника» за 1913 г., на заимствования, которые сделал у него Штаммлер.
569
Stammler, Lehrbuch der Rechtsphilosophie, 3-te Aufl., 1928, стр. 119.
570
Ibid., стр. 120.
На основании изложенного можно построить учение о различных типах государства в зависимости от преобладания правоустановительной или нормоустановительной деятельности. Можно мыслить государства, которые сводят правоустановительную деятельность до минимума и главную свою задачу усматривают в издании предписывающих известные обязанности норм. Таково, например, государство в стиле Платона или государство, построенное на началах военного коммунизма или, отчасти, служилое государство. Но можно мыслить государство, которое по преимуществу занимается деятельностью правоустановительной, сводя до минимума деятельность нормоустановительную, как, например, либеральное государство в изображении Гумбольдта или Спенсера. Наконец, можно мыслить и такое государство, в котором правоустановление и нормоустановление находятся в некотором органическом равновесии. Этот тип имеет особое политическое значение для современности. В противоположность коммунистическому государству государство этого типа так же культивирует правоустановительную деятельность, как и государство либеральное. Но в отличие от последнего оно связывает обладание правами с несением не только отрицательных, но и положительных обязанностей. В государстве этом признается право свободы или самоопределения, однако оно обязывает: 1) государство не только к тому, чтобы признавать это право и защищать от правонарушений, но и к тому, чтобы активно бороться с антисоциальными последствиями этой свободы, которые отнимают у нее всякий смысл и приводят к ее отрицанию, как это бывает особенно в области экономических отношений; 2) самих носителей этих прав не только к тому, чтобы воздерживаться от правонарушений, но и к пользованию своими правами в соответствии с интересами социального целого; 3) всех третьих лиц не только к тому, чтобы воздерживаться от вторжения в чужую свободу, но и к тому, чтобы оказывать влияние на проявление последней в целях общественной солидарности и общего блага.