Русский Нострадамус

Шишкина Елена

Но Улита все-таки не вернулась к мужу. «Сто­роной обходила его, будто бы он был зачумлен­ный». Не позволяла она и сыну общаться с Ти­том, «чтобы колдуном мальца не сделал». Можно представить, каково жилось Титу в деревне, где он стал парией. Видимо, поэтому «все чаще он ухо­дил в лес, иной раз неделями дома не появлялся». Однако больные снова стали приходить в его «гос­питаль-избу». И может быть, мало-помалу утих­ли бы слухи и примирился бы Тит с односельча­нами, если бы не кузнец, который «не давал ему проходу, задирал и обижал сильно». Почему он после ухода Улиты не оставил в покое знахаря, тоже понятно: в те времена разводов не существо­вало. Церковь имела право на «развенчание», но только в исключительных случаях: бездетность одного из супругов, принятие другой веры. Но, как правило, такие процессы проводились только для знатных людей. Кузнец же хотел не только разлу­чить Ниловых, но и жениться на Улите. Поэтому ему было нужно физически уничтожить Тита, ведь только в случае его смерти он мог достичь желан­ной цели. Обозленный неудачной попыткой с об­винением в колдовстве, он стал изобретать другие способы ликвидации знахаря. Вот что по этому поводу написано: «Задумал тот кузнец совсем злое дело. Решил он уморить кого-нибудь, чтобы об­винить в том Тита». Возникает вопрос:

каким об­разом он мог это осуществить? В рукописи об этом ничего не сказано, но можно предположить, что кузнец стал действовать через пациентов Тита, например, мог подсыпать яд в лекарственные сбо­ры, которые готовил знахарь, или, убив кого-ни­будь, подбросить на место преступления принад­лежащую Нилову вещь. Но судьба подарила ему возможность избавиться от соперника, не обагрив руки кровью: умерла мать Улиты. «Долго баба мучилась от болей, пока Господь не избавил ее и не упокоил ее душу», — пишет биограф. По всей видимости, кузнец воспользовался этим случаем, потому что «поднял новую смуту против Тита и говорил, что Улитина мать умерла от яду, кото­рый был в лекарстве, данном ей знахарем. И все поверили. Тит же в то время жил в лесу и не ве­дал, что случилось».

Убийство всегда на Руси было страшным пре­ступлением, а отравление называлось еще и «под­лым делом». Как же поступили крестьяне? «Не дожидаясь Тита, учинили расправу над его домом. Не дали ему оправдаться, а словно воры пришли в ночи к дому и сожгли (избу)». Из этой записи ста­новится понятно, что односельчане только и жда­ли случая, как бы изгнать знахаря из деревни. На­верное, они не перестали думать, что Тит — кол­дун. И из-за суеверного страха, побоявшись откры­то его обвинить, выплеснули свою ненависть на его имущество. Но сожженная изба оказалась не самой большой бедой. В конце концов, имущество — дело наживное, справился бы Тит с постройкой нового дома. Тем более что вскоре стало известно, что Тит ни в чем не виноват и «много лет не пользовал Улитину мать». Самой страшной бедой стала гибель Улиты с сыном. «Долго разоряли Тита мужики и ногами топтали скарб его и посевы его огорода с корнем рвали. Но пришла Улита и сказала им, что отец много лет не позволял Титовыми травами мать лечить. Мужики поуспокоились и перестали бес­чинствовать и принялись бранить кузнеца за то, что он их заморочил (обманул). Тот же злодей схватил мальца (сына Тита и Улиты) и побежал к горяще­му дому. Улита за ними. Изба стала рушиться, и зашибло балкой горящей и кузнеца, и пацаненка, и Улиту — всех троих насмерть. И все это Тит не знал, не ведал».

Уход Тита в странствия

Почему Тит не предвидел этого страшного со­бытия, ведь он столько раз помогал посторонним людям избежать опасности, «прозревая их судь­бы»? Вот что но этому поводу написано в руко­писи: «Тот кузнец сам был злым колдуном и от­вел глаза Тита от его семьи» (то есть сделал так, чтобы Тит не мог увидеть их судьбу). Что-то мно­говато колдунов на одну деревню! Однако сле­дует снова вспомнить те времена и обычаи. То, что биограф называет кузнеца колдуном, совер­шенно не значит, что тот таковым являлся. Дело в том, что в середине XVII века крестьяне счита­ли, что кузнецы общаются с потусторонними си­лами, — ведь они не только подковывали лоша­дей, а еще и изготовляли амулеты, талисманы и обереги. Наверное, это суеверие не было чуждым и составителю рукописи о Тите Нилове, который так наивно объяснил «Титово бессилие». Мы же можем более достоверно нарисовать картину прошлого и предположить, почему на самом деле это произошло. Скорее всего, знахарь просто не мог этого увидеть, потому что дело касалось са­мых дорогих ему людей. «Чужую беду руками разведу, а свое горе — не утопишь в море» — так до сих пор говорят гадалки, ясновидящие и про­рицатели. Наверное, этому есть какое-то научное объяснение, в случае же Тита был, видимо, дру­гой мотив: он должен был «бояться посмотреть» будущее дорогих людей, ведь неизвестно, какую судьбу увидел бы он. Это предположение более вероятно, ведь Тит при всех его талантах и зна­ниях был всего-навсего средневековым крестья­нином, а значит, был подвержен и суевериям того времени.

Однако какой бы ни была причина того, что он не предугадал несчастья, смерть жены и сына ока­залась для него внезапным и очень тяжелым уда­ром: «Три дня сидел Тит на пепелище. Не плакал, не стенал, а только смотрел вдаль сухими глазами». Крестьяне, видимо, старались вывести его из оце­пенения «и воды ему несли и хлеба, но не ел и не пил он. И говорить с ним пытались, только он слов­но ничего не слышал». Даже отец Улиты приходил к нему: «И староста просил его опомниться и вер­нуться к жизни. И просил прощения и называл сво­им сыном». Тит ни на что не реагировал — так ве­лико было его горе. Далее в повести написано, что, похоронив жену и сына, «он исчез и боле его в де­ревне не видели». Наверное, он ушел ночью, и именно поэтому никто не видел его ухода. Суевер­ное же представление крестьян о Тите как о колду­не и породило мнение, что он «исчез».

Походы в ватаге Стеньки Разина

Куда пошел Тит и где надеялся обрести утеше­ние, неизвестно. Следующая запись говорит уже о том, как он пришел на Дон к казакам: «Прибился Тит к морской ватаге Стеньки Разина. И так при­шелся по душе грозному атаману, что тот и шагу без него не ступал». Здесь снова возникает вопрос: почему казаки приняли простого крестьянина в свое «свобод!юесообщество»? Из истории мы зна­ем, что в те времена многие люди бежали на Дон, но казаки не позволяли им селиться в своих стани­цах, потому что боялись «начать пахать и сеять, словно чернь, и как тягловые (то есть общинники, платящие налоги) платить подать в казну». Да и принятым в казачество людям нужно было выде­лять землю, которой у казаков в общем-то было немного. В рукописи есть запись, объясняющая это: «Сказал он (Тит) Степану, что брата его за побег со службы царской казнит смертью позорной дол­гая рука». Из истории известно, что Ивана Разина действительно повесил князь Долгорукий за само­вольное бегство казака на Дон во время войны с Речью Посполитой. Наверняка Степан был потря­сен этим предсказанием (особенно когда оно под­твердилось), потому и приблизил к себе такого цен­ного человека, как Тит Нилов, и, судя по всему, даже сделал его своим советчиком. Во всяком слу­чае, вот что пишет биограф: «И ничего Степан не делал без Титова одобрения, потому как верил в его дар и понимал, что может без совета его попасть в историю (то есть попасть в неприятную ситуа­цию)». Видимо, Титу удалось уговорить атамана реабилитировать перед царем казачье войско и «оправдать себя и сотоварищи, посрамивши басур- манов». Из истории мы знаем, что Степан действи­тельно предпринял поход против персидского шаха — за «зипунами», то есть за добычей, разгро­мил его флот и «помирился с государем», отдав царскому чиновнику Прозоровскому «многия до­бычи свои» — пушки, плененных персиян и про­чие ценности («злата и самоцветов множество»). Понятно, что за этот «подвиг» либо сам царь, либо кто-то из его фаворитов дали атаману «защитную грамоту». То есть он получил право «хранить гра­ницы» страны «любыми способами». Конечно, Ра­зин должен был быть благодарным своему совет­чику, поэтому «оделил его сверх меры и сделал ру­кою правою».

Но несчастливая судьба и в ватаге Разина не оставила Тита в покое. Из песен и легенд о «слав­ном атамане» мы знаем, что атаман взял в плен и полюбил персидскую княжну. Эта женщина сыг­рала роковую роль в жизни Степана. Вот что ска­зал ему тогда Тит: «Не в добрый час приветил ты эту одалиску (женщину, которая искусна в любви), ведь ты не магометянин и можешь быть женат толь­ко на одной». Разин действительно уже был женат на казачке Авдотье, но отказался от своего брака, сказав ей, что среди казаков бабе места нет. Исто­рия запечатлела встречу Степана и Дуни. Оскорб­ленная изменой мужа казачка приплыла в «утлом челне» в ставку Разина. Она хотела предупредить мужа о подходе царских войск к родной Степано­вой станице Черкасской, но на самом деле, види­мо, не терпелось ей высказать супругу упрек в из­мене. «Но гордое сердце не стерпело обиды, и Ав­дотья попросила показать ей разлучницу. Увидев­ши, так сказала: Ой, и дурень ты, муж мой! На тощую усатую девку меня променял! Осерчал ата­ман и отрекся от жены. Сказал, чтобы ехала к себе, а его и самое имя позабыла».

Тит вступился за законную Степанову супру­гу, настаивая, «чтобы таинство брака было соблю­дено». Понятно, что Разину это не понравилось. «Вот тебе Бог, а вот порог», — сказал он своему со­ветнику и «велел идти откуда прибыл». Однако есть еще такая запись: «Говорил он (Тит) Степану, что от той персиянки одни беды будут и самому и товарищи». Может быть, казаки потребовали уда­ления княжны именно потому, что знали об этом предсказании Тита? Так или иначе, но Степан из­бавился от персиянки. Утопил или отправил на­зад — нам неизвестно, но если учесть, каковы были тогдашние нравы, мог поступить и тем и другим образом. Конечно, грозный атаман сожалел, что удалил от себя мудрого, знающего человека и ли­шил себя «правильного слова», но «не позвал на­зад и не повинился».

Судя по рукописи, беды Разина начались имен­но тогда, когда Тит ушел из его ставки. С той поры Степан немало совершил «славных подвигов» в Государстве Российском. «Струги (корабли) его ходили вдоль берегов Волги и Дона, разоряя басур­ман и обогащая казну». Но Тит предупреждал сме­лого атамана, чтобы «бросил он неправое дело, ина­че по кускам его будет собирать воронье». И дей­ствительно, позабыв о победе над персидским ша­хом, обогатившей казну и «принесшей славу войску русскому», и о «прочих доблестях Степановых», царь Алексей Михайлович решил «усмирить дон­цов твердой рукой» и приказал прекратить подвоз хлеба в «казачьи земли». Почему он это сделал, понятно. В хрониках записано следующее: «Воров­ского казачьего войска было тьма, и государь бо­ялся их прихода в Москву». А у Разина в то время «была на Дону большая слава. И задумал он поко­рить столицу». В рукописи есть интересное заме­чание, которое вполне объясняет амбициозные на­мерения донского атамана: «Тит ему говорил, что­бы он (Степан) не верил лукавому Никону. Ибо тебе от него не счесть бед и позору». Исторический факт: Степан Разин двинул свое войско на Моск­ву, утверждая, что ведет казаков Патриарх Москов­ский Никон. Степан не только встречался с гордым попом, но и был его ярым сторонником, так что Никон мог при встрече с Разиным пообещать ему помощь и содействие в борьбе с царем. Поначалу казачий поход был успешным. Чернь и даже стрель­цы сочувствовали удалому атаману, и «многие к нему примкнули». Почему он пользовался таким доверием? Дело в том, что он утверждал, что идет освобождать царя от его продажных фаворитов. «Он возмущал чернь, говоря им, что царя обманы­вают и держат в плену, а де он придет в Москву и спасет государя». Идея была настолько понятна народу, что мятежники «противу боярей» постоян­но пополняли его войско.

Разину удалось взять города Царицын, Астра­хань, Саратов, Самару. Но либо не смог атаман справиться с «разгулявшимися» казаками, либо сам поддерживал их произвол, потому что извес­тно из исторических записей: «его люди чинили бесчинства и непотребства многие». Казаки страш­но мучили и убивали взятых в плен дворян, вое­вод и купцов, грабили их дома и разоряли лавки. И везде «наводили казацкий устой, говоря, что не надо в казну платить податей». И может быть, казаки одержали бы победу, но «не щадили вар­наки (преступники) и церковь божию». Русские люди всегда были богобоязненными. Конечно, глумление над христианскими святынями они не одобряли, а истязания духовенства и вовсе им «были противны», и, когда Стенька подошел к Симбирску и встретился с иноземным, состояв­шим из швейцарских и шотландских наемников войском Юрия Барятинского, боевой дух его лю­дей был сломлен, и он потерпел поражение. Его же братья по оружию «схватили атамана, связали и предали царю на суд и расправу». И сбылось предсказанное Титом: Степан Разин был казнен четвертованием, а само имя его было предано по­руганию. «С этой поры всех Разиных величать Дураковыми», — приказал царь. В рукописи есть упоминание о том, что Нилов был свидетелем каз­ни Степана Разина: «и смотрел он, как тело ата­мана рвали крюками, и ремни вырезали со спины, и жгли паклю на голове. И как потом разрубили на четыре части, а сердце вынули и скормили псам». Конечно же, Тита не могло обрадовать, что и это его предсказание оказалось верным. Вот что пишет его биограф: «Плакал он и убивался, что сказать — сказал, а уберечь не смог».

Встреча с Феодосием-греком, переписчиком церковных книг

Ко времени казни донского атамана Тит уже почти десять лет жил в Москве. «Нашел он себе место в посаде и стал там пользовать хворых». Как ему удалось поселиться среди свободных ремеслен­ников, которые «замкнули посады от пришлых», становится понятно из записей: «Прослышали они (посадские), что есть на Москве знатный лекарь, что все хвори как рукой снимает, и послали людей его сыскать и звать в посад. Тит согласился и стал у них жить». В те времена жить в посаде было вы­годно: хотя налоги были и велики, эти сообщества свободных людей имели своих представителей в Думе — выборных людей, без одобрения которых не принимались никакие законы. Так что можно сказать, что Титу повезло и наконец он смог жить, спокойно занимаясь любимым делом.