Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов
Шрифт:
Исследования по теории техники детского словесного творчества вообще и в частности в пределах рассматриваемых сейчас видов могут плодотворно вестись, опираясь на большое количество материалов. Этим исследованиям должны предшествовать подготовительные работы. Одною из таких работ автор склонен считать настоящую статью, включающую попутные наблюдения над поэтикой небольшой группы произведений детского фольклора. Попутные наблюдения (и притом произведенные на количественно незначительном материале) неизбежно поверхностны и не полны. Тем не менее я счел себя вправе поделиться ими — потому, что на детское творчество в слове с этой стороны до сих пор, можно сказать, не обращено внимания, и затем, чтобы вопросы поэтики детского фольклора считать затронутыми хотя бы мимоходом.
Излагаемая в этой статье попытка ввести некоторое
Введение новой классификации и новых терминов допустимо только в исключительных случаях. Едва ли будет несправедливо утверждение, что в таком именно положении оказывается народнословесник и этнограф, останавливающий свое внимание на русском детском фольклоре. В этой области мы не располагаем какой-нибудь определенной классификацией материалов, не имеем и устоявшейся терминологической традиции.
Надо думать, что вводимыми рубриками не охватывается все разнообразие детских произведений, названных здесь издевками и поддевками. Об этом можно будет говорить определеннее, когда будет накоплен больший материал, чем тот, который до сих пор поступил в научный оборот.
II. Материалы
Для детского фольклора, в частности для тех его видов, совокупность которых мы назвали детской сатирической лирикой, мы не обладаем сводом, который представлял бы собою объединение опубликованных в разное время и в разных изданиях отдельных записей и являлся бы необходимым итогом накоплений интересующего нас материала.
Но и до того момента, когда будет выполнена эта очередная задача фольклористов, можно сказать, не боясь преувеличений, что имеющиеся в этнографической литературе записи по затронутой нами теме не свидетельствуют об особенно больших накоплениях. Поэтому всякая удовлетворительная запись произведений детского словесного творчества должна рассматриваться как далеко не лишний и не бесполезный вклад в большую очередную работу. Пополнение фонда будущего свода материалов по русскому детскому фольклору является скромной задачей опубликования печатаемых здесь записей.
Они сделаны попутно в продолжение последних трех лет при полевых этнографических работах в пределах Тулунского уезда Иркутской губернии.
Основой записей послужили личные детские воспоминания, затем — непосредственные наблюдения над жизнью детей. Позволю себе к слову сказать, что за четверть столетия, которая меня отделяет от времени непосредственного участия в детских играх и забавах, в области детского словесного творчества бросающихся в глаза изменений — в сторону ли большего накопления нового, в сторону ли утрат старого — не произошло [261] . В том же меня убеждают наблюдения лиц, поделившихся со мною своими записями.
261
Мне лично и моим сотрудникам нигде не приходилось слышать некоторые из приводимых в «Материалах» издевок (№ 73 — второй текст, 82, 98 и некоторые другие); мною они записаны (в Шабарте) со слов людей, запомнивших их с средины прошлого столетия. Возможно, что эти старые тексты могут считаться уже утраченными, выпавшими из современного детского фольклора. Но для каких-либо утверждений указанных фактов, конечно, недостаточно.
Из Тулунского уезда я имею, кроме своих, материалы С. Ф. Гущиной (Тулун-поселок) и А. М. Моловцевой (с. Перфилово и Шарагул). Небольшой материал, относящийся к Урульге (в Забайкалье), получен мною от П. И. Титовой. Записи из Киренского уезда (дер. Банщикова) переданы мне М. П. Дмитриевой и Ф. М. Мишариной. Досуг, обеспеченный мне летом 1924 года, дал мне возможность пополнить мои материалы наблюдениями в Акмолинской области (Боровое), где мои сборы были облегчены помощью А. Ф. Николаевой и С. Н. Маркова. Записи из Ново-Николаевска и некоторые иркутские переданы
Записи моих сотрудников, при сличении их с моими материалами и некоторыми данными этнографической литературы (имею в виду для Зауралья — Шейна, для Сибири — Молотилова), обнаруживают факт широкой распространенности приводимых здесь текстов, а сделанные мною опросы нескольких стариков показывают, что многие из печатаемых сейчас произведений [262] входили в детский репертуар в средине прошлого столетия.
При текстах не везде указывается, в каком месте, и совсем не отмечается, от кого именно сделана запись, — в силу того, во-первых, что тексты, как уже сказано, являются весьма распространенными и записаны во многих местах названных районов, и потому, во-вторых, что большая часть материалов собрана не от тех или иных определенных лиц, а в играющих группах, естественных детских коллективах.
262
В Шабарте, например, в детский репертуар того времени входили № 63, 65, 66, 75, 77, 80 - 84, 86, 90, 92, 94, 95, 98, 99, 102, 107, 112.
При передаче сообщаемых текстов было желание приблизиться к фонетической записи, но оно по причинам, о которых нет надобности говорить, не во всех частях печатаемых материалов осуществлено в желательной мере.
И в другом пункте пришлось, подчиняясь установившейся традиции, отступить от desiderata {13} народнословесников. Уступка традиции сказалась в том, что некоторые слова текстов печатаются неполно, с пропусками, глухо и немо обозначаемыми многоточием. Это так называемые «неудобные для печати слова». Какие же нескромные или — с точки зрения строгой морали — неопрятные слова содержатся в произведениях детской сатирической лирики? Имея в виду печатаемые тексты, можно сказать, что таких слов здесь нет. Правда, тексты содержат несколько слов, не принятых в нашем обиходе и обычно заменяемых латинскими (по-латыни получается безукоризненно!..), но непредвзятый взгляд обнаруживает, что они ничем особенным из ряда прочих слов не выделяются, никаким грязным смыслом или намеком в общенародном употреблении не окрашиваются (ср., например, обозначение сидячего положения в народном говоре: Селищев А. М. Диалектологический очерк Сибири. Иркутск, 1921. Вып. 1. С. 118). Слова детской сатиры прямы и решительны, просты и коротки. В детском фольклоре, взятом в целом, встречаются исключения, не укладывающиеся в это утверждение, но они должны быть отнесены к числу тех «вольностей», которые свойственны сатирической лирике вообще. Резкость и грубоватость, недопускаемые в других видах словесного творчества, не являются неожиданными или неуместными в сатирической поэзии.
13
Desiderata — чьи-либо пожелания или намерения (лат.).
Замена слов или их частей многоточием ничем, кроме традиции, не оправдана; это какое-то нерешительное полупризнание допустимости их наравне с другими словами — юридическое непризнание при фактическом принятии. Исследователю застенчивое многоточие не дает права оставлять без внимания ту или иную часть текста или читать не то, что дает текст. Если бы сборники подобных текстов предназначались для детей, то для них многоточия оказались бы едва ли желательным наводящим указанием на возможность доискаться какого-то скрываемого смысла.
Для изучения фольклора необходима полная ненарушенность текстов, полная сохранность их формы, содержания, словарного состава. Только она обеспечивает возможность делать заключения, касающиеся возникновения, развития, вымирания устных словесных произведений.
Изучение детского фольклора имеет, кроме теоретического, прикладное значение — в частности значение первостепенного источника, дающего материал для исследования детской психологии. Первостепенность его определяется тем, что в словесном творчестве детей исследователь имеет непринужденное самораскрытие их психики, непринужденное высказывание детей о самих себе.