Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов
Шрифт:
Третий товарищ неожиданно хватает его за нос и вопрошает:
— Дуб ли вяз?
— Вяз...
— Тяни до глаз!.. — и тянет чужой нос кверху.
Увидят из окна товарищей в холодке, едва допив «быком» чай, бегут к ним другие, присоединяются, принимают участие в начатой забаве... Забава эта быстро приедается, так как при большом числе участников состязания запас старых поддевулек оказывается довольно ограниченным, а новые множатся медленно. Ребята в сборе — начинается какая-нибудь подвижная игра.
Утомившись, одни расходятся по домам; другим уходить не хочется... Сидят,
– Витька, у тебя под ногам-то мох! — вдруг кто-нибудь прервет молчание.
Витька машинально смотрит себе под ноги, а ему говорят:
– Не кланься, я не бох...
Или:
– Сенька! под ногам-то грязь...
Сенька невольно наклонит голову, чтобы посмотреть под ноги, и слышит:
– Не кланься, я тебе не князь...
И снова молчат. Ребят мало, игра не налаживается. Молчание быстро надоедает.
– Алешка, скажи: Лизавета.
– Лизавета.
– Вот тебе за ета!
И следует удар в спину.
Интереснее и живее протекают такого рода забавы, когда в них принимают участие ребята, сходящиеся не «сто раз на день», а встречающиеся изредка, время от времени.
Лучшая обстановка для таких сходбищ — пастьба скота или во время страды у костра вечерами, когда «большие» остаются на полосе заканчивать дневную работу, а ребят шлют «чай варить», т. е. готовить ужин.
На заимке нередко две-три-четыре семьи. Из каждой бегут ребята чай варить. Иной раз тут же случаются ребята с ближайших соседних заимок. Собирается довольно большое общество парнишек и девчонок, которые в страдное время встречаются лишь урывками.
У огонька вечером, пока приготовляется ужин, варится картошка, никакой длительной подвижной игры не затеешь: время заполняется спросами, пересудами, шутками, насмешками, рассказами.
Вдруг кто-нибудь всерьез или шутя заподозрит рассказчика во лжи.
– Врешь!
– Раскуси (или: выкуси) пердеж, в нем ядрышко найдешь, его съешь, — «отмочит» в ответ находчивый поддевала.
Бывает, что или сам поддетый собеседник, или кто- нибудь из товарищей заступится, но найдутся и такие, кто «одернет»:
– Тебе какое дело?
И тут начинается словесное состязание.
– Тебе кошка в рот нап...ла!
– Мне хоть кошка, да немножко, тебе кот, да полон рот...
В исполнении такого рода диалогов характерной чертой является быстрый обмен речью; при этом каждый компонент обмена служит репликой, вызывая встречный рифмованный стих — один или несколько.
Трудно найти удачнее в этом отношении пример поддевок, чем тот, который связан рифмой с названием последнего весеннего месяца.
— Скажи: май. – Май. – Я п...ну, а ты поймай (или: имай)... – А я буду ловить да тебя кормить... – А что останется, тебе по губам растянется... – Я это наоборот — да все тебе в рот... – А я все на вилочку да тебе в дырочку... – Я все на рогожицу — да прямо тебе в рожицу!..См. также № 130.
Чтобы как-нибудь кончить эту череду угроз и обещаний, кто-нибудь из участников состязания или — редко —
– Печать!.. И больше не кричать!..
Иная детская группа выдается бесцветная, не выделяет заметных мастеров слова; и тогда она пробавляется старым, унаследованным общеизвестным запасом или, в лучшем случае, прибавляет некоторые новые рифмы или делает вставки... Зато встречается и такой подбор ребят, что из дюжины их выберется два-три недюжинных «таланта»-словесника, обнаруживающихся при словесных состязаниях — в издевках и в поддевках. Хотел бы назвать здесь худоеланца Спирьку Ромашихина (ныне крестьянина в с. Худоелани Тулунского уезда Спиридона Романовича Родионова), способностям которого и теперь его сверстники — люди, перешагнувшие за второй десяток лет — отдают дань удивления, вспоминая сравнительно недавнее детство (1908 — 1912).
Ленка Ширяев, живой бойкий одиннадцатилетний мальчуган, слывет в Тулунском поселке большим мастером давать прозвища; ему молва приписывает сочинение двустиший-дразнилок, приводимых здесь под № 29 и 39; он же снабдил приведенным раньше эпитетом имя своей сестры Груни, которая нередко служит мишенью для стрел его остроумия.
– У тебя, Груня, чирий? — заботливо спрашивает брат.
– Ага...
– Я тебе его заговорю, ладно?
Он обводит пальцем вокруг больного места и серьезно произносит:
Чирий, чирий, сядь пошире: где один, дак там четыре...В Куйтуне, Тулунского уезда, мне пришлось в 1921 году наблюдать десятилетних Гутю Сизых и Лизу Лыткину (от которых, между прочим, записаны № 78, 91, 105 и некоторые другие). В беседе со мною они уверяли меня, что сложение издевки «про Миронова парнишка Кешку» (№ 74) принадлежит им. Эти бойкие девочки очень остры на язык и в поддевках.
Следить за ходом словесного побоища, в котором принимают участие такие ребята, для фольклориста поучительно. Интересно наблюдать состязающихся ребят, которых взрослые по разным поводам характеризуют словами: «один — задириха, другой — неспустиха», когда у них равны прочие условия: опыт, находчивость, одаренность...
В этих состязаниях иногда мы, несомненно, имеем дело с переживанием того, что в отношении признанных поэтов обозначается словом вдохновение, которое у ребят приходит не в «широкошумной дубраве», а на толпе, присутствие которой возбуждает, собирает и концентрирует силы. При словесных состязаниях, где нужна живость, находчивость, уменье ловко вывернуться и вовремя сделать удачное нападение, — тут действительно «сила потребности есть сила творчества».
В то время как издевки исполняются почти всегда толпой — эта группа словесных произведений предполагает наличие двух действующих лиц. Издевки — хоровая поэзия; поддевульки — произносятся «говорком». Вопросоответная форма построения издевки встречается как исключение; отличительный признак поддевульки — диалогическая форма. Назначение издевки допускает значительный объем текста; поддевулька должна быть четкой, лапидарной. Сцепление их может быть почти беспредельным (потому-то и существует — мы видели — искусственный прием прекращения словесного бега), но каждое звено должно быть легким и кратким.