Русский транзит
Шрифт:
Да. Так оно и… Как я себе нарисовал, усмехаясь. Вроде бы чертиков калякал – жутких, но забавных. В собственном воображении. А они материализовались. Сидел-был-находился-прятался в недрах «Русского Фаберже» Степан Сергеевич. Кто? Смирнов. Товарищ Смирнов…
Ну да. Смирнов-Иванов-Петров-Сидоров, редкая фамилия! «Вы что, братья? – Никак нет, однофамильцы!».
Боярова должны были схватить копы еще в лофте на Бэдфорд-авеню – звоночек подоспел аккурат после того, как Бояров вошел в дом. А там – одно из двух: либо сбежать попытается, тут его и… либо поймают и скоро не выпустят, нужно-то всего три денька, хотя если загремит Бояров
А потом?
А потом откуда ему, старому многострадальному еврею, знать?!
Звонил после ухода Боярова «товарищ Смирнов» куда-нибудь? Звонил?!
Ну… ну звонил! Вы только поймите меня правильно.
(Понял. Сабвейная шпана – конечно, не сотрудники Комитета. Шпана и есть. Но на то и шпана, чтобы получив вдруг наводку «едет парень, при нем двадцать тысяч баксов», долго не раздумывать. А наводчиков у Комитета всегда хватало – так называемых «агентов влияния»: среди местных тоже, не подозревающих, разумеется, чья мельница вертится).
Конечно же, Лева ни при чем! Но откуда редкофамильным товарищам известно, где проживал ранее Бояров и кто там вместо него проживал до «колумбийской» резни, а?!
Ну… ну сказал. Спросили – и сказал. Что тут такого?!
М-мда? А почему спросили? какое собачье дело редкофамильным товарищам до Гриши-Миши-Леши?! Лева не задумывался?!
Лева не задумывался. Резонно. Задумаешься, еще и переспросишь, упаси господь, – а в ответ… Лучше не знать ответа. А если и знать, то вида не подавать.
Подай вид, Лева! Мне – можно. Подай!
Он, конечно, косноязычил, вилял, перемежал клятвами в собственной непричастности, через слово умолял понять его правильно, где-то перевирал-привирал, но…
Сопоставив э-э… показания Перельмана и Галински…
Троица, сошедшая с трапа в аэропорту Кеннеди, везла золото. Много золота. Тут чутье не обмануло Гришу-Мишу- Лешу. Оно, чутье, обмануло моих охломонов в отношении личностей: не лохи-миллионщики, а штатные чины Конторы. Слежку эти чины заметили сразу (чему-то их все же учат!) – не всполошились: решили, мол, местные спецслужбы профилактически на хвост сели, а у чинов документы соответствующие, вализы дипломатические, все… хм… чин-чинарем. А нью-йоркских банд они не опасались (чему-то их все же учат!) – ошибок атташе-отставника-десантника никто больше не повторит. Когда же выяснилось, что Гриша-Миша-Леша – отечественные рэкетиры на чужбине… тогда штатные чины Конторы несколько оторопели. Мать-перемать! Годами «легенды» слагаются, каналы налаживаются, доллары тратятся – а тут объявляются банальные совковые вымогатели и говорят: либо делитесь, либо мы вас заложим. Мать-перемать! В Минской и Подмосковной школах Конторы всему учили, но волей-неволей начнешь вставлять русский артикль «бля» после каждого английского слова при эдаком раскладе!
Откуда вдруг откуда ни возьмись взялись… как их там… Гриша-Миша-Леша?! Кто даст справку? Кто же, как не Лев Михайлович Перельман, проверенный товарищ. Он и дал: приживальцы, мол, некоего Боярова, там-то и там-то. Ах, Боярова?! Того самого? (Саша! Вы знаете, вас знают! Вы знаете, товарищ
Знать не знаю никакого Смирнова! Дальше, дальше! А дальше… сошлись вроде на сумме, обговорили детали передачи. Чего только ни пообещаешь живым, зная: они уже мертвые. И вот мои Гриша-Миша-Леша, «живые и мертвые», получают свое, а в лофте на Бэдфорд-авеню их уже поджидают…
С подачи Левы редкофамильные товарищи были в курсе наезда колумбийцев на «Русский Фаберже». Вот и осенились под них сработать. Быстро и топорно. По известному родному-отечественному принципу: чем дурней, тем верней. Дескать, американцы народ простой-незатейливый – и блюдо им надо приготовить попроще, без затей, (Не ведаю, как американцы, а ведь я съел! Еще, помнится, пошучивал насчет взрыва Останкино русофашистиком под личиной Хусейна! Эх, принцип Окама!..). А почему – Бояров? Ну-у, ясно.
Гриша-Миша-Леша – потомственные придурки. Не исключено, Бояров всю операцию спланировал. Значит, надо Боярова тоже… туда же. Но он – фигура более заметная, нежели безвестные Гриша-Миша-Леша. Опять же растрепал в своих, с позволения сказать, «транзитах» о… о чем только не растрепал. Хорошо бы – он как-нибудь сам того-этого. Например, к сеньору Вилланове его направить, а там… Печальная дата.
Оставался еще вопрос: кто расщедрился на целую обойму «узи» в мой адрес посреди Манхаттана? Колумбийцы? Или все-таки Контора, махнувшая рукой – семь бед, один ответ?
Лева на этот вопрос никак не мог ответить. Что не курсе, то не в курсе.
Ну и самый-самый последний вопрос: куда, собственно, Лева намылился? На Багамы?!
Вот тут-то Льва Михайловича замкнуло. Он снова онемел. Я еще в такси перестраивал свою психику с отрешенности на взвинченность. Отрешенность свою задачу выполнила, когда я увернулся-среагировал при автоматном огне из «каприза». А иначе бы не увернулся, не среагировал. А для вытрясания сведений из многострадального старикана необходима взвинченность, иначе ощущаешь себя гестапой на допросе.
Взвинтился от души. Искренне. А «томас» по-прежнему нос к носу с Перельманом. И с предохранителя снят. И я сам с предохранителя снят! Чуешь, Лев?!
Он чуял. Он боялся. Но своих товарищей (по партии?) он боялся больше. Тех самых, которые либо сюда должны заявиться, либо должны с нетерпением ожидать в условленном месте. В каком?! Куда-то ведь ты собрался, Лев?! Куда?!
Нет. Нем.
Боязливого многострадального еврея трудно запугать больше, чем он сам запуган уже на генном уровне. Но вот сколь бы он ни был хитер от природы, обмануть можно… можно попытаться. Попытка – не пытка.
Впрочем, моя попытка оказалась для Левы невыносимой пыткой. Не вынес, раскололся!
А что я сказал?! Я и сказал-то всего:
– Спасибо, Лева. Большое спасибо! – тон, правда, у меня был зловещ-щ-щ, хоть и спокоен, а потому еще более зло- вещ-щ-щ. – Ты сказал мне больше чем хотел. Я сейчас уйду. Ты останешься один. Оружие у тебя есть?
Он мелко закивал, по-лягушечьи задергал ногами. В первую секунду я не понял: вырваться надумал, что ли? Во вторую секунду понял: есть у Левы оружие, в ящичке того самого столика, на котором он распластан. Я сунул «томас» за пояс, выдвинул ящичек, задев-угодив краем по Левиному причинному месту. Лева издал коротенькое мычание, еще пуще задрыгался. Терпи, многострадальный ball of fire. Шарик в костре! Яйца в огне!