Русский транзит
Шрифт:
Кто? В кого? Почему? А как же я? Некая в событийном ряде путаница. Легкая путаница, как в Библии. Каждый волен толковать по-своему. Потом, потом толковать буду – уцелеть бы!
– Ближе! Еще! – гаркал Лихарев. – Не ко мне! К нему!
Вот мы, Валя, опять плечом к плечу. Не думал, не гадал он (и я, впрочем, тоже), никак не ожидал такого вот конца. Свиделись. Чего там принято кричать? «Долой!» Или: «Ура!» Или: «Наши победят!» Какие наши, где эти наши?!
– Мордой вниз! Вниз! Мордой! – скомандовал полковничек тоном «карантинного» сержанта.
Валька подчинился беспрекословно
Ну и я – туда же. Не из ложно понятой солидарности – просто из положения «лежа» проще выхватить «томас».
– Ноги! Шире! Еще! Шире!
Куда уж шире! Совсем хорошо! Классическая позиция для стрельбы из положения «лежа». Только бы удался дуплет – слишком близко от меня полковник-перебежчик, слишком далеко от меня парнишка на лестнице. На кой Лихареву тыкать нас мордой в грязь? Или на манер волка из «Ну, погоди!» пока всласть не наиздевается, зайца схватить маленькое удовольствие? Так ведь именно потому все эти мультсадисты и прогорают – что в расейском сериале, что в тутошнем «Томе и Джерри».
Цап. Щелк! Вот оно что. Управляем был Лихарев исключительно рационализмом, а не эмоциями – да уж, чему-то их все же учат! Мы с Головниным оказались, так сказать, скованные одной цепью. Наручники – они же «наножники». Свобода передвижений, но ограниченная: для каторжной работы вполне, для бегства и скачек с препятствиями не вполне. Понадежней ядра. И не вздумай теперь, Бояров, палить из припрятанного «томаса» – ни тебе перекатиться, ни тебе прыгнуть. Эффект секундного исчезновения? Ха-ха! Вдвоем! Обнявшись и – в пропасть. Мишень – лучше не придумаешь: движущаяся, но неуклюже.
Движущаяся. Куда прикажете двигаться? Что за каторжная работенка предстоит? А работенка еще та…
Я волоком протащил сначала один труп, затем другой – пуштуно-таджиков. Протащил и впихнул в тот самый раздолбанный «линкольн», за которым хоронился не так давно. Лихарев командовал нами молча – чуть пошевеливал стволом, указывая на трупы, на «линкольн». Головнин мне не столько помогал, сколько мешал. Еще бы! Одна рука бездействует, капли пота проявились, бледность, свистящий полушепот «С-с-саш-ш-ш… С-с-саш-ш-ш…».
– Все! – заявил я, привалясь к «линкольну». – Хоть убейте, но с места не сдвинусь. Перевязать надо.
– Успеется! – ухмыльнулся полковничек. И по ухмылке понял я, что его «успеется» не по отношению к «перевязать», а по отношению к «убейте».
Ох, кагэбэшник, сдается мне, что превышаешь ты полномочия, дарованные тебе нынешними хозяевами! Где они, кстати, черт побери! Где Хельга, если уж так мною дорожит?! Где пусть не она, но ее коллеги?! Или им нужен момент истины офицера Головнина? Ну так ловите момент! Упустите – и ни слова не скажет вам офицер Головнин, павший во имя… во славу… короче, павший.
Долго я возился с Валькой – пиджак с него стаскивал осторожно, задел-коснулся раны. Он даже не ойкнул, а беззвучно рухнул в обморок. Не было печали! Однако любопытная система-перевязь
– Пиджак! – гаркнул Лихарев. Мол, швыряй сюда.
Швырнул бы – и не к ногам, а в лицо, на миг ослепил бы, еще миг – снял бы одним выстрелом подручного с верхотуры. Но гарантия успеха должна быть стопроцентной. У меня же – процентов пятьдесят. Если бы не Валька полумертвым грузом на ноге! Так что швырнул я пиджак к ногам Лихарева… Тот прощупал его, извлек откуда-то из потайных складок… шприц, один к одному – «перельмановский». Обсмотрел, сунул в наружный карман того же пиджака и переправил мне по воздуху точным обратным пасом, волейболист хренов!
– Лови!.. Дай ему. Напоследок.
Я еле расслышал пальцами вену на локтевом сгибе Валькиной здоровой руки (пульс почти нулевой), вколол. Десятка секунд не прошло, как пульс ожил – мощные толчки. Но и кровь из простреленного плеча – мощными толчками. Ремешочки-жгутики сгодятся для остановки крови. Ну?
Валька ожил. Не знаю, что за препарат, но… мне бы такой! Не просто ожил – силы утроил! Причем глаза не бестолковые, а осмысленные. И огрызнулся осмысленно, хотя для непосвященного – бред:
– А ты меня Родиной не запугивай, понял?!
Это когда Валька, придя в себя, стал по-новой в пиджак облачаться (вероятно, в крови у штатных сотрудников КГБ – без пиджака ни шагу! а как же без него, если под ним кобура, даже если пустая!., то есть и кровь почти вся вытекла из офицера Головнина, но последние капли вопият: ни шагу без пиджака!).
– Живей! – гаркнул Лихарев.
– А ты меня Родиной не запугивай, понял?! – вполголоса процедил Валька и свойски подмигнул афганскому товарищу по оружию, Боярову Александру Евгеньевичу.
(Для непосвященных, не нюхавших Афгана: страшней угрозы не было, в устах старшего офицера, чем «В двадцать четыре часа отправлю на Большую Землю!» – то есть обратно, в Союз. Что там какие-то наряды вне очереди! И взъерепенившийся штрафник пер на рожон: «А ты меня Родиной не запугивай!». Парадокс! Хм, разумеется, парадокс для тех, кто не нюхал Афгана).
Нет, не товарищ ты мне, Валентин Сергеевич Головнин. Или Смирнов? Степан Сергеевич? Я – почти гражданин США, а ты – и есть сукин сын отечества, пугающего любого цивилизованного человека хотя бы существованием подобных Головниных-Лихаревых. Ожил? Взбодрился? За работу! Не так энергично, не так рьяно! Ишь, раззудись плечо, размахнись рука! Время надо тянуть! Понял? Ва-лен-тин!
Он не понял. Он даже чуть не брыкался прикованной ногой, когда я пытался притормозить, некоторым образом снизить накал трудового энтузиазма. Оно конечно, любой труд почетен, но вдохновенно грузить трупы в бездыханный автомобиль под присмотром двух стволов, догадываясь о сходном будущем для себя… как-то н-не греет.
Погрузили, утрамбовали, дверцу захлопнули.
Лихарев, не отводя от нас взгляда, махнул командно залысому подручному. Тот нажал на кнопку – мостовой кран пришел в движение, навис над нашими головами. А на конце троса – не крюк, но этакая загребущая клешня-хваталка.