Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Вот так встреча! — подошел к ней Выкрутасов. — Грехи отмаливаем?
— Простите, я вас не знаю, — потупилась «ночная бабочка», поспешно перекрестилась на образ Марии Египетской и быстро пошла к выходу. Выкрутасову не удалось догнать ее, ему преградили дорогу входящие в храм. Выйдя на крыльцо, он огляделся по сторонам, но Жанки и след простыл…
— Ишь ты! — рассмеялся Дмитрий Емельянович. — И чорту кочерга, и Богу свечка!
На сей раз идя мимо нищих, он каждому клал в протянутую руку то пятьдесят копеек, то рублик, то даже два — мелочи у него оказалась полная пригоршня. Сидящая в самом конце нищего парада бабёшка волновалась в ожидании его подачки и издали воззывала:
— Какой хороший человек! Дай бог тебе спасения Христова, ангела-хранителя небесного и крепкого здоровьичка!
Но именно на ней и окончилась его пригоршня мелочи. Не давать же крупную купюру. Виновато улыбнувшись, Выкрутасов развел руками и зашагал к машине, в которой ждал-дожидался частник.
— Ни того, ни другого, ни третьего! — обиженно выкрикнула вслед московскому гостю нищенка, вмиг отбирая у него и будущее здоровье, и ангела, и спасение.
Возвращаясь на вокзал, Дмитрий Емельянович не выдержал и поделился с частником своими удивлениями:
— Чудно, ей-богу! Апостолу Иуде песни поют. Или как там они у них? Акафисты?
— Сейчас ничему удивляться не приходится, — сказал частник. — Все продается и покупается. Заплати, так они и дьяволу будут петь акафисты.
— Мало того, — рассмеялся Выкрутасов, — проститутку из гостиницы «Красной» встретил там. Свечку ставила.
— И это понятно, — кивнул частник. — Ночью грешат, днем каются. Иной придет, свечку поставит, а вечером своего же бывшего компаньона замочит. А потом опять свечкой от Бога откупается.
Вскоре Дмитрий Емельянович уже ехал в поезде, покидая Краснодар. Не желая делиться впечатлениями с попутчиками, он отправился в вагон-ресторан и сидел там часа два, помаленьку попивая пивко и кое-что пожевывая. Потом все же вернулся в купе, прилег и проспал до самого Волгограда.
Он бы и Волгоград проспал, но его будто шилом под бок кольнуло, когда попутчики промолвили громко название этого города. Выкрутасов вскочил, выглянул в окно, и ему померещилось, будто там, по перрону, бегает генерал, и не просто бегает, а рыщет в поисках его, чтобы снова затащить в какую-нибудь страшную, опасную для жизни авантюру.
И все эти пятнадцать или двадцать минут, покуда поезд стоял в Волгограде, Дмитрий Емельянович сидел безвылазно в своем купе и дрожал, хотя разумом прекрасно осознавал, что вероятность его нового попадания в лапы генерала ничтожно мала. Но в том-то и дело, что никакой разумной логике поведение генерала не подчинялось, и он в любую минуту мог шагнуть в купе и гаркнуть: «Димоноид! Где ж ты пропадаешь, поросенок?! Ну, пошли, пошли, там нас уже хлопцы давно заждались».
Даже как-то не поверилось, что поезд вздрогнул и медленно покатился по рельсам дальше, а этот солдафонище так и не объявился. «Слава тебе господи!» — мысленно воскликнул Выкрутасов и в третий раз за сегодня перекрестился.
Ему настолько полегчало на душе, что он все же разговорился с попутчиками, мужем и женой, евреями. Они жаловались на тяжелую жизнь, уверяя его, что, мол, таки-да, Березовский и Гусинский сильно нагрели руки на перестройке, однако рядовому еврею стало жить в тысячу раз хуже, чем рядовому русскому.
— Вот и мы теперь вынуждены эмигрировать с Кубани к дочери в Саратов, — говорил попутчик-муж.
— А почему не в Израиль? — спросил с верхней полки грубый четвертый попутчик.
— Много вы понимаете! — фыркнул еврей. — В Израиль! Там же одни евреи!
— А вам-то кто нужен? — удивился тот, с верхней полки.
— Вы уж лучше как лежите, так и лежите, — сказал еврей. — Мы, может быть, больше русские, чем вы все вместе взятые. Израиль ему! Вы попробуйте выучить этот кошмарный иврит.
В купе завязался долгий русско-еврейский диалог, в котором Дмитрию Емельяновичу не хотелось участвовать. Он смотрел в окно и мысленно твердил: «Динка моя, льдинка! Улица Егорова, дом семь…» Еще он подумал, что правильно сделал тогда, записав в книжке адрес Динки, но без имени девушки, а, как всегда в таких случаях, с безликим обозначением: «политинформатор команды». Еще хорошо, что в каждом городе есть улицы Егорова, Сергеева, Иванова-Петрова, Антонова. Жена, прочитав адрес — «улица Егорова», не заподозрит ничего дурного. А прочти она: «улица Тихих Радостей» или «переулок Мерцающего Счастья» — сами понимаете, что будет.
— А вот вы все время молчите, — выуживал его из мечтаний еврей-попутчик. — Какое у вас мнение об Израиле? А ну-ка, не таитесь!
— А что, — пожал плечами Дмитрий Емельянович, — нормальное у меня мнение. Я только одного не признаю.
— Так-так, любопытно…
— Почему Израиль, Турция и Кипр входят в европейскую футбольную ассоциацию? Считается ведь, что это азиатские страны. Вот пусть бы и играли в розыгрышах стран азиатского региона.
— Понятно, — печально покивал головой еврей. — Есть такая передача «Футбольный клуб». Я очень уважаю ее ведущего Василия Уткина. Он на подобный вопрос, заданный телезрителями, ответил: «Советую вам спросить об этом редакторов какого-нибудь антисемитского издания, типа газеты «Завтра», они лучше знают».
— Не надо, не надо все сваливать на антисемитизм! — кипятилась верхняя полка. — Вопрос, кстати, вполне правомочный! Антисемитизм тут ни при чем. Турция и Кипр не еврейские страны. Знаем мы вашего Уткина. Балаболка!
— Ну да, вы еще скажете, что он жид пархатый, — уже начинал подергиваться несчастный беженец, эмигрирующий из Краснодара в Саратов.
Выкрутасову ничего не оставалось делать, как снова пойти в вагон-ресторан и заказать там бутылку пива и сосиски. Это было последнее спиртное — начиная с Камышина, должна была наступить эра трезвости и чистоты.
В Камышин поезд пришел уже с наступлением темноты. Вновь, как в Краснодаре, воспользовавшись услугами частного автотранспорта, Дмитрий Емельянович прибыл на улицу Егорова. Позвонив в дверь квартиры, он долго ждал, покуда за дверью откликнулся усталый женский голос, сообщивший ему, что Дины дома нет:
— Она скоро должна прийти, а без нее я никому не открываю.
— А вы ее мама? — спросил Выкрутасов.
— Мама.
— А Динин муж где?
— Она не замужем.
— Спасибо! Огромное спасибо! — возликовал Дмитрий Емельянович и весело выскочил во двор, где сел на скамейку и стал дожидаться ту, которую, оказывается, так любил все эти годы. Наплевать, если она даже сейчас где-то на свидании! Отобьем!