Рузвельт
Шрифт:
Маневрировать, сидя у него на коленях, в моем абсолютно непригодном для этого креслице было очень неудобно. Должно быть, Артур понял это, потому что через секунду его руки подняли меня вверх, а затем уложили спиной на кровать.
Я вытащила его рубашку из-под пояса. Его идеальную, неотразимую рубашку. Смяла ткань между пальцев, расстегнула несколько пуговиц, проникла руками внутрь, чтобы коснуться спины, мышцы которой, к моему удивлению, начали сокращаться от прикосновений.
— Тэдди, — выдохнул он, словно находился на краю какой-то бездны, а я, как маньяк,
Что бы он падал. Падал. Падал. И, приземлившись, превратился в то же неуклюжее месиво, что и я.
Но в какую бы лепешку он ни превратился, ему было запрещено переставать целовать меня. Я прижимала его ближе и ближе, и трогала его везде, где только доставала. Я целовала его так сильно и так глубоко, как только могла.
Когда он оторвался от меня, чтобы набрать немного воздуха в легкие, он приподнялся на локти и посмотрел на меня так, словно видел в первый раз. Словно целое столетие жил в мокрой пещере с летучими мышами и наконец-то выбрался наружу, чтобы застать самый чистый и ясный рассвет.
Его прическа превратилась в полнейший беспорядок, нижняя губа была прикушена, глаза поволоклись дымкой. Я все в нем разворошила, растрясла. В глубинах зрачка, где прятался кедровый лес, начался пожар. Но он, кто бы мог сомневаться, все равно остался самым красивым человеком, которого я видела в жизни.
Он снова поцеловал меня, атаковал своим ртом и вернул меня куда-то на тысячи лет назад в эволюции, превратил в жалкое, одноклеточное, туго соображающее ничто.
Когда во мне мелькнул какой-то проблеск сознания, я поняла, что мои пижамные шорты с цыплятами уже не на мне, а где-то далеко. Наверно, их сожрала чёрная дыра или что похуже. Если честно, то мне было плевать. Они выглядели слишком по-дурацки, да и чувствовать прикосновения Артура голой кожей было гораздо, гораздо приятнее.
Его губы все ещё на мне. Пальцы впивались в кожу на задней поверхности бедра. Тазовыми косточками я чувствовала грубую кожу его ремня и складки передних карманов брюк. Сила трения теперь — официально, мой самый любимый раздел в физике.
Я простонала что-то непонятное. Кажется, какое-то ругательство на несуществующем языке помешанных шизофреников. Пойманный в капкан моих конечностей, Артур прижался ещё ближе. Так восхитительно близко, что я чуть не заплакала от счастья.
Его рубашку через какое-то время тоже поглотила чёрная дыра. Я была круглой дурой, когда боготворила эти рубашки. Потому что без них Артур представляет из себя зрелище гораздо более впечатляющее и невероятное.
Мне было нечем дышать. Артур шептал что-то, прикасаясь ко мне губами, а я не могла разобрать ни слова из-за стука сердца, отдающегося в висках.
И словно читая мои мысли, он все-таки перестал шептать. Должно быть, догадался, что в его объятиях я — недалёкая балбеска. Но я быстро научилась понимать его через прикосновения.
Поцелуй в висок — доверься мне, Рузвельт.
Его рука на голой спине у меня под футболкой — прижмись ближе, Рузвельт.
Ещё
Его язык, раздвигающий мои губы — я на грани, Рузвельт, я совсем чокнулся.
Сойди с ума вместе со мной.
Боже. Мой. Святая Мария Луиза Елизавета Орлеанская и все ее любовники.
Фейрверки взрывались где-то на обратной стороне моих век, доводя до контузии.
Шекспир ничего не знает о любви. Розы и праздники — это полная чушь. Любовь — это здесь и сейчас. Вот этот самый момент. Неописуемый, невероятный.
Любовь — это я, до краев переполненная самыми странными чувствами на свете. Застрявшая где-то между дьявольской бездной и раем.
Любовь — это Артур. Дикий и горячий во всех местах, до которых я доставала.
Кто бы знал? Под личиной Артура Кемминга, джентельмена из Лондона, скрывается тот ещё необузданный неандерталец, в тисках сжимающий края моей пижамы.
— Артур, — почти проплакала я.
Меня всю выворачивало наизнанку, рвало на куски. Мне словно всего было недостаточно. Я хотела еще больше. Больше Артура.
— Боже, Тэдди, — прошептал он. — Боже.
Его лицо уткнулось мне в плечо. Я так часто дышала, что легкие горели, покрываясь угольной корочкой.
Нам понадобилось пять минут тайм-аута, чтобы успокоиться. Снова нависнув надо мной, Артур посмотрел чуть ниже и, обнаружив мои голые ноги, усмехнулся.
У его лба болталась закрученная прядь волос. Самый настоящий идеальный суперменский локон. Поверить не могу, что он торчит у него просто так — без тонны геля для волос и трех часов перед зеркалом.
Я поймала висящую прядь и намотала себе на указательный палец.
Артур снова улыбнулся.
— У меня через неделю школьный бал. Я бы очень хотел, чтобы ты пришла, Тэдди.
— Почему?
— Потому что ты дорога мне. И я хочу разделить как можно больше важных моментов в моей жизни именно с тобой.
Я смотрела Артуру в глаза и вспоминала те тысячи, миллионы советов, которые получала изо дня в день.
Не ведись, Тэдди, не смей. Не верь никому. Все они получают, что хотят, а потом уходят.
Все всегда уходят. Остаёшься только ты со своими разбитыми надеждами.
Но я словно любитель понаступать на одни и те же грабли, впечатываться в те же косяки, набивать себе там шишки и синяки. Я, должно быть, жду, когда на мне больше не останется живого места, чтобы уже никогда в жизни не согласиться ни на одну авантюру, в которую можно было бы вляпнуть из-за своего дурацкого сердца.
— Да, — выдохнула я, едва соображая, что вообще говорю.
И прежде, чем я осознала случившееся, дверь в мою комнату неожиданно распахнулась.
— Тэдди, вставай немедленно! Там…Ой!
В разъедающем роговицу пятне света стояла до боли знакомая худая фигура.
— Хайд?! — встрепенулась я. — Какого черта ты тут делаешь?!
— Извините, я же не знал, что у вас тут контент для взрослых! Мне позвонила Мэгги.
— Зачем?
— Да тут уже весь дом на ушах, между прочим! Ты что, не слышала? Тони рожает!