Рябиновый дождь
Шрифт:
— Ничего, терплю ежовые муки.
— Слышал, что позвоночник?..
— Правильно слышал, теперь у меня два.
— А Моцкусу опять ничего?
— Нисколечко, он только еще здоровее из груды металлолома выбрался.
— Нет на свете справедливости, — прекратил расспросы Стасис и долго тянул из кислородной подушки воздух, а потом признался: — Ты не знаешь, с каким удовольствием я поменял бы вас местами. Все отдал бы, лишь бы мог полежать рядом с ним, как теперь лежу рядом с тобой, чтобы он, как и ты, не мог даже шевельнуться,
Саулюс впервые не на шутку испугался этого человека и не нашел слов для ответа.
— Я Бируте в седьмом классе полюбил, целый год тенью за ней ходил, пока приручил. Бывало, иду в школу — возле калитки подожду, со школы — опять останавливаюсь. Тропинки под ее окнами протоптал. А за ней не такие красавцы бегали. Бывало, изобьют по ее просьбе, даже в легких звон стоит, а я все равно за свое. Был такой Навикас, он в лес меня уводил, хотел застрелить, но я и этого не испугался, говорю: стреляй, я и после смерти по ночам к вам приходить буду. Наконец надоело всем, бросили ее, зачем нам девка с таким приданым… Только Моцкус не побрезговал.
— Кончай, — наконец разъярился Саулюс. — Слышишь? Как дам — и подушка не понадобится!
— Никто правды не любит.
Больные слушали их разговор затаив дыхание. Саулюс сжимал в ладони бутылочку и не осмеливался посмотреть, что в ней. Несколько раз потряс ее возле уха, несколько раз прочитал надпись и попытался представить себе, что случится, если он выпьет это лекарство… Старался сосредоточиться, но не мог. Все его внимание было приковано к человеку, сопящему возле его ног.
— Ты спишь?
— Иди ты к черту!
— Зря ты на меня… Если б ты знал…
— Гангстеров надо было на Моцкуса нанять, тогда самому не досталось бы. Ведь ты богат.
— Богат, — как эхо откликнулся Стасис, — но, если по правде, что эти деньги? Вода. Растратил, и все. Вещами обрастаешь. Но ты не знаешь, как приятно чувствовать, что их у тебя много.
— С такими мыслишками еще сто лет без великого труда проживешь. Вот вытащу сотенную, покажу — и тут же забалдеешь.
— Нет, — запротестовал Стасис, — и миллион уже не нужен. Эта осень для меня последняя.
У Саулюса в голове все перепуталось. Он уже достаточно оскорбил Моцкуса, достаточно поиздевался над Жолинасом, так сказать, активно, с комментариями и рассуждениями; он выслушал обе стороны, но так и не смог решить, кто из них прав, а кто виноват. «Ну их», — плюнул и, не в силах ни о чем думать, спросил:
— А может, эта бабенка на твои поминки что-нибудь покрепче приволокла?
— А как же!.. Только не мне, а докторам, сестричкам за уход. — Он долго копался, пока вытащил бутылку водки, слабо блестевшую в сумерках.
Саулюс взял ее, сорвал зубами пробку и сделал порядочный глоток.
«Напьюсь, — подумал, — и тогда… Прости, Грасите».
—
— Не приучен, — Саулюс сделал еще несколько глотков, и вскоре его охватила такая безысходная тоска, что он не выдержал и признался Стасису: — Никогда не думал, что настолько тяжко будет расставаться с этим безрадостным светом. — Теперь он пожаловался бы даже самому страшному человеку, даже камню, если бы тот умел выслушать его.
Стасис молчал, копался, потом с хрипом слез с койки, на коленях подошел к Саулюсу и стал молиться.
— Ты что, заупокойную читаешь? — У Саулюса перехватило дыхание.
— Даже сам не знаю. — Его холодные пальцы искали руку Саулюса. — Прости, если можешь, по-христиански прости меня. Сам господь свел нас… Пока еще издевался, я думал… Но если так…
— Отвяжись, — сунул руку под одеяло и еще крепче сжал бутылочку. — Я не ксендз.
— Знаю. Это я виноват в твоей беде.
— Брешешь! — Саулюс почувствовал, как пальцы начали неметь под ногтями.
— Как перед богом… Правда. Залез под машину и открутил первую попавшуюся гайку.
— Брешешь! — Саулюс уже не чувствовал ни рук, ни ног. Окоченел весь, но поверить не мог. — Откуда знал которую?
— Ведь собирались «Волгу» покупать, почитывал изредка…
Саулюс выпрямился, словно от удара в подбородок, потом потяжелел, весь взмок от пота и едва выговорил:
— Уходи, ты не человек… Ты клещ… Гнида! Ты… ты даже сам не знаешь, кто ты.
— Делай что хочешь. Сам дьявол мой разум помутил. Да еще этот Милюкас… Приставал словно банный лист, допрашивал, рассказывал, что, дескать, из сотни погибших в авариях семьдесят три сидели рядом с шофером. Бог видит, я не думал, что в дороге вы поменяетесь…
Вдруг слабость у Саулюса прошла. Исчезло равнодушие. Крепко сжатым кулаком он отбросил Стасиса от койки и стал колотить по темноте где попало. Он не слышал, как стучат насыпанные в бутылочку горошинки, как бормочут возмущенные больные, он бил снова и снова встающего Стасиса, себя, край койки и не чувствовал никакой боли. Все его существо было подчинено единственному желанию: «Я должен, я обязан, мне необходимо хоть на один час, хоть на одну минуту пережить этого человека. Я должен собственными глазами убедиться, что после его смерти на земле будет одним подлецом меньше».
— Позови сестру…
«Черта с два! Если тебе нужна была пустыня, если тебе приятно страдание другого человека, ты и кричи, извивайся, дери глотку в этой пустоте. У бога вымаливай помощь, только не у меня. Я человек и могу быть добрым, только уничтожая таких, как ты», — молчал, стиснув зубы, и все еще размахивал рукой.
— Ты слышишь? Мне плохо.
«Подыхай в этой безмолвной пустоте, без проклятий, без стонов и жалости. Мне еще хуже, потому что я могу убить тебя только один раз…»