Рыба - любовь
Шрифт:
— Он так и будет все время молчать? — поинтересовался профессор, поправляя черные очки.
— Нет-нет, — живо откликнулась Беатриса.
И посмотрела на меня.
— Горячо, — заметил я и подул на ложку.
Все лица повернулись ко мне. Я попытался улыбнуться:
— Но очень вкусно.
— Ну что ж, — вздохнул профессор, вновь склоняясь к своей тарелке.
За бараниной он сделал еще один заход.
— Наш молодой человек что-нибудь смыслит в политике?
— Антуан… — робко попробовала остановить его Жанна.
Я ответил, что нет.
— Напрасно, политика помогает скоротать время. Я, к примеру, реакционер.
— Еще
— Я сразу стал сотрудничать с гитлеровцами. Возможности, которые они предоставили для исследований в области медицины, уникальны.
Его слова потонули в смущенном молчании, которое он прокомментировал, щелкнув языком. И еще уточнил, наклонившись ко мне с довольной улыбкой:
— Несу бог знает что.
Я кивнул, пока он сквозь черные очки оглядывал по очереди всех присутствующих.
— Не пристало нормальному человеку делать подобные заявления, — заключил он и стал резать мясо.
Я старался привлечь внимание Беатрисы, делал ей знаки, на которые она не реагировала, искал ее ногу под столом.
— Своими диагнозами я многих уберег от депортации. Отправлял их в туберкулезные санатории, где они тоже, конечно, умирали, но хотя бы в человеческих условиях.
— Какое счастье, что все это позади! — вмешалась Жанна с облегченным вздохом.
— Тоже мне, счастье! Зато я с нетерпением слежу, как набирают силу коммунисты. При коммунизме мои рецепты снова станут на вес золота.
— Вы, что же, решили коммунистом заделаться? — грозно осведомилась Астрид.
— Люди не меняются, меняются вывески. Это моя нога, — обратился он ко мне, и я, покраснев до ушей, отдернул ногу. — Да, коммунизм — лучший выход для Франции, либерализм все равно не вернет ее обратно к монархии. А при коммунизме, вот увидите: буржуазия, которая тут же полевеет, все эти альтруисты, знать, философы — тут же получат путевки в концлагеря.
— Еще баранины? — предложила ему Жанна.
— Она несъедобна, — отказался профессор.
— Баранину Филипп покупал, — сообщила Беатриса.
— Надеюсь, в следующий раз он будет поразборчивей.
После пирога с мирабелью Беатриса ушла на встречу с мясником в Санте. И шепнула мне в затылок: «Мужайся». Сквозь занавеску на окне я видел, как она прошла по саду, не оборачиваясь и помахивая сумочкой. Все остальные смотрели на меня благосклонно, словно она оставила меня им в качестве залога. Я тихо злился, и одновременно мне хотелось бежать за ней, понять, что происходит. От вина я немного опьянел, вспотел. Жанна улыбалась, теребя салфетку. Профессор подлил мне еще.
— А может, вы дадите послушать нам ваши воспоминания? — спросил профессор у Астрид.
Жанна пошла за магнитофоном и запустила «воспоминания». Голос Астрид создавал шумовой фон, на котором выделялись знаки препинания: «Точка!», «Запятая!», «Скобки». Речь шла о кабаре с его историями, развлечениями, посетителями. От ее монотонного рассказа меня стало клонить в сон. Я вздрогнул, когда она перешла к войне. В кафе Астрид явился один из немецких Гусар Смерти [8] и пожелал, чтобы ему подали вина после комендантского часа. Астрид отказывается, гусар ухмыляется и начинает приставать к Жанне. Астрид грозит ему револьвером. Солдаты отбирают револьвер и хватают ее, но тут случайно проходивший мимо генерал заглядывает в кабаре, требует объяснений, дает гусару пощечину, рвет с него погоны и приносит Астрид извинения от имени немецкой армии.
8
Черные Гусары, или Гусары Смерти, — полк легкой кавалерии, сформированный в 1741 году прусским королем Фридрихом Великим, просуществовал до Первой мировой войны.
Астрид слушала свой рассказ, высоко подняв голову, с очень довольным видом. Время от времени шевелила губами, внося уточнения, или же хмурила брови и пожимала плечами. Один из официантов из ее кабаре обожал лошадей и в самом начале войны купил на все свои сбережения чистокровного жеребца-красавца по кличке Вермут. Немцы, оккупировав север Франции, объявили экспроприацию лошадей. Тогда официант попросил Астрид спрятать его Вермута. Она отправила лошадь на чердак, там жеребец и прожил три года, копыта ему завертывали в шерстяные тряпки, каждый вечер парень, доставший себе немецкую форму, спускал его с чердака и водил гулять, здороваясь с патрульными. Как-то вечером в 1917 году конь вернулся в кафе один без хозяина. Астрид пристрелила его, возможности ухаживать за ним не было, а немцам отдавать не хотелось.
Голос смолк. Кассета продолжала вертеться в тишине. Профессор встал, заявив, что проводит меня, и мы вышли с ним под моросящий дождь. Где-то на Монмартре шла шумная гульба.
— Похоже, у них там тоже лошадь на чердаке, — заметил профессор безучастным тоном.
Он был в плаще, шел, заложив руки за спину, с сигаретой в зубах. На углу открыл дверцу забавного автомобильчика, похожего на жука-скарабея, с малюсеньким ветровым стеклом и продавленными сиденьями. Работал только один дворник, печально поскрипывая. На улице Терн я вспомнил, что не сказал ему свой адрес.
— Я живу около Дома Радио.
— Паршивый район, — отозвался он.
И спокойно ехал себе в сторону Нейи. Я не настаивал, доберусь на метро. Он остановил машину под деревьями на бульваре Аржансон и загасил сигарету в пепельнице.
— Зайдете? Я бы хотел кое-что вам показать.
Он открыл решетчатую калитку, на которой висела табличка:
Профессор Антуан Дрейфусс (в прошлом Гиммлер) Окончил медицинский факультет Лилля Исключен из корпорации врачей. Только по предварительной записи.Проходя по саду гравиевой дорожкой, профессор рассказал мне, что его отец подал в 1946 году заявление о перемене фамилии по причине наличия неудобного тезки. Его заявление затерялось в недрах Государственного Совета, и разрешение пришло только в 1969 году. Отца не было в живых уже двадцать лет. Но в память об отце сын все же сменил фамилию.
Он привел меня в маленький темный особнячок, где пахло погребом и прокисшим молоком. В комнатах та же сырость и беспорядок — продавленные кресла, выдвинутые ящики, картины прямо на полу. Он пригласил меня в свой кабинет, задернул шторы, повесил экран и посадил смотреть диапозитивы. Первый представлял матку в разрезе со стрелочками и надписями. Профессор тут же приступил к краткому курсу гинекологии, из которого явствовало, что Беатрисе противопоказаны спирали, колпачки и противозачаточные таблетки.