Рыба - любовь
Шрифт:
Я прижал ее к себе, словно мои несостоявшиеся путешествия, мои мечты о дальних странах могли ей помочь. Она высвободилась из моих объятий и показала мне на карте, где путешествовал ее отец, это были земли яномами, тех самых индейцев, которые выбрали его своим вождем; потом прочертила пальцем маршрут его последней экспедиции — от реки Сиапа до реки Мавака. Он искал путь от одной реки к другой, о котором бразильцы так много писали в книгах, но в XVIII веке он был утерян. Его использовали сборщики сассапариля.
— Видишь, дело было только за тобой, — сказала она.
— За мной?
Она закрыла глаза, нахмурилась.
— Я не поеду туда одна.
В дверь позвонили, она выскочила в коридор, сбежала по лестнице. Я спустился за ней.
— Переверните кассету, — вопила Астрид.
Беатриса знаком попросила меня открыть дверь и вернулась в гостиную переворачивать кассету. Я приоткрыл дверь. У порога стоял высокий сутулый бледный мужчина в черных очках, держа руки за спиной.
— Вы кто, мсье? — спросил я.
— Добрый день, мсье, — ответил он.
И замолчал. Появилась Беатриса.
— Это кто? — спросил у нее мужчина. — Террорист?
Он снял перчатки, пригладил рукой седеющие волосы и отдал мне свое пальто.
— Профессор Дрейфусс, урожденный Гиммлер, — отрекомендовался он. — А где Жанна?
— Сейчас выйдет, она еще не готова, — сказала Беатриса.
— Уж тридцать лет прошло, а она все не готова, — заметил он, оборачиваясь ко мне. — А чем нас сегодня потчуют?
— Бараниной, — ответила Беатриса.
— Звучит многообещающе.
Профессор прошел в столовую, сел на углу стола и вынул из кольца салфетку.
— Ба! — крикнула Беатриса. — Пришел профессор!
Ответа она не получила и побежала вверх по лестнице, перестав замечать меня. Прабабушка в гостиной опять начала диктовать в микрофон. Я тоже вошел в столовую, где профессор подсчитывал у себя на тарелке пилюли. У него было очень бледное лицо с впалыми щеками, все испещренное морщинами. Он знаком предложил мне сесть. Когда профессор поднял голову, я увидел, что двоюсь в стеклах его черных очков.
— Вы по уголовному? — спросил он.
— Не понял.
Он поставил локти на стол, подпер подбородок большими пальцами и стал внимательно разглядывать меня. Я счел нужным сообщить ему, что не сидел в тюрьме.
— Я так и подумал. Ведь у вас нет крапивницы.
Моя рука сама потянулась к лицу. Он отщипнул кусок хлеба и прибавил:
— Как правило, у них хроническая крапивница от малины, которую носит им Беатриса. Так вы откуда?
— Я… я друг.
— Баскетболист?
— Нет.
— Спали с ней?
Он сыпал вопросами, как автомат, спокойно и равнодушно. Мое молчание не смутило его.
— Вы же понимаете, я говорю как врач. Не так ли? Во всяком случае, если даже не спали, то собираетесь. Ну и прекрасно. Действуйте.
Он откупорил бутылку вина, стоявшую рядом с его прибором, и наполнил свой стакан.
— Вам не предлагаю, вино специально для меня. Для вас в графине, — уточнил он, махнув рукой.
Я потянулся к фаянсовому кувшинчику.
— Нет, нет, не в этом, в этом сироп из смолы для мадам Шулер.
Беатриса вернулась с Жанной, напудренной, с тщательно уложенными волосами. Я встал, здороваясь с ней. Мне она улыбнулась, а профессору протянула руку, он коснулся губами пальцев, потом обнюхал их.
— Чеснок?
Она покраснела и ответила, что положила в салат лишь чуть-чуть, для меня. Профессор повернулся ко мне, губы его растянулись в улыбке.
— Он милый, — одобрил он и поднял стакан, — за исполнение желаний!
— Я все! — раздался голос Астрид.
Беатриса бросилась в гостиную, чтобы выключить магнитофон, споткнулась о стул. Послышался скрип кресла, и на пороге, опираясь на две палки, появилась грузная старуха в бежевом платье, с такой же прической, как у дочери. Каждый шаг давался ей с трудом, и она постоянно чертыхалась из-за скользящих тапочек. Жанна и Беатриса помогли ей сесть.
— Ну-с, на чем же мы остановились? — осведомился профессор.
— Январь семнадцатого. Топчемся на месте. Через два месяца точно не кончу.
Профессор безнадежно махнул рукой и призвал меня в свидетели:
— Три года одна и та же песня!
Астрид скорчила жуткую гримасу и ударила кулаком по столу.
— Не хочу умирать, пока не закончу историю моей жизни!
Профессор уставился на нее, подняв брови высоко над очками и сжав губы. Потом отодвинулся вместе со стулом, достал из кармана бланк рецепта и принялся его заполнять.
— Так и быть, удвою вам дозу, больше ничем не могу помочь. Зажгите свет, ничего не видно!
Беатриса подала нам суп со спаржей. И ущипнула меня за плечо, проходя у меня за спиной.
— Моя болезнь неизлечимая, — сообщила Астрид дочери.
У Жанны покраснели глаза. Она кашлянула, намекая, что напротив сижу я. Тогда старуха повернулась ко мне и повторила:
— Моя болезнь неизлечимая.
Я смущенно кивнул.
— Неизлечимая, но вялотекущая, — буркнул профессор, склонившись над супом.
Мы молча принялись за еду. Столовая была маленькая, с одной стороны — платяной шкаф, с другой — стены сплошь увешаны фотографиями Беатрисы в золоченых рамках. Астрид разминала вилкой отварные желуди. Люстра отражалась у нас в тарелках.