Рыбкина контора
Шрифт:
…И снова моросит дождик. Клены заботливо сбрасывают последние листья на худую крышу овощехранилища. Профессора и доценты перебирают гнилую картошку и печально думают о научно-техническом прогрессе.
ПОПРЫГУН
— Не ходи, — говорили мне в морском порту, — не ходи туда. Там, — мне
Но я пожалел.
«Как же! — думаю. — Так и дал я себя вагоном переехать!»
Значит, иду через проходную, что возле станции Жданов-Порт. А сбоку еще какой-то приближается.
— Ты кто? — спрашивает. — Попрыгун или подлезаешь?
— Сам ты, — говорю, — подлезаешь, попрыгун! А я спокойно иду и никого не задеваю.
Тогда он опять вбок ушел, отцепился.
Подхожу к месту — толпа стоит. А поперек дороги стаями ходят шестиосные, маневрируют. Вагоны стучат, тепловозы гудят, дядьки из-под фуражек в свистки свистят и флажками размахивают. Железнодорожный переезд, одним словом. А может быть, переход — непонятно. И люди толпятся, и машины. Целый хвост машин выстроился.
Толпа, конечно, спокойно не стоит, торопится. А сделать ничего не сделаешь — поперек длинный состав ходит, маневрирует. В одну сторону немного разгонится, лязгнет буферами — и обратно.
А люди спокойно стоять не могут. То один, то другой — прыг на тормозную площадку, и на другую сторону.
— Ишь ты, — из толпы восхищаются, — попрыгун как пошел!
А тут откуда-то мелкие старушки набежали с авоськами. И прямо под вагон лезут. Подкараулит старушка момент, упадет по-пластунски и авоську за собой по шпалам тянет.
Постоял я, подождал с полчаса — ничего не получается. Вагоны стучат, тепловозы гудят, дядьки флажками размахивают. А сбоку опять тот, знакомый, приближается.
— Так ты все же кто? — спрашивает. — Попрыгун или подлезаешь?
В этот раз я его понял.
— Наверное, — отвечаю, — попрыгун, если на то пошло. Не могу же я сам под колеса бросаться!
— Тогда давай за мной! — командует. И прыгает на тормозную площадку. Я за ним. А он площадку перебежал и на другую сторону спрыгнул. Я опять за ним. Два состава преодолели — ничего. А на третьем плохо получилось. Он спрыгнул, а я нет. За какой-то крюк зацепился. И в сторону от переезда поехал. Я еду, а он рядом бежит, ругается.
— Какой же ты, — кричит, — попрыгун? Ты, наверное, подлезаешь, как мелкая старушка, а попрыгуном для форсу назвался!
А я уж и сам понял, что никакой я не попрыгун, и вообще мне надо бы обратно. Но, чувствую, обратно нельзя, крюк не пускает…
Ладно, приехал в порт, вагон остановили, с крючка меня сняли.
— Хорошо, — говорят, — что ты в апреле на этот переход-переезд попал. Смотри не попади туда в августе, когда машины из порта зерно везут. Плохо будет. Допрыгаешься, попрыгун! В прошлом году некоторые на этом переезде до больницы допрыгались!
А сбоку опять тот, знакомый, приближается. Арифмометр под мышкой держит и секундомер в зубах несет.
— Ловкий ты, — ему говорю, —
— Совсем я, — отвечает, — не попрыгун. Вообще-то я здешний экономист. Попрыгал с тобой, а теперь ползаю, деньги под колесами считаю, часы ищу…
— Какие, — спрашиваю, — часы?
— Потерянные, — отвечает.
— Ценные? — спрашиваю.
— Золотые, — отвечает, — если не дороже…
Тут мне экономиста жалко стало.
— Где, — спрашиваю, — уронил?
— Под колесами, — отвечает, — только это не я, а порт потерял. И не один час, и не два, а сто шестьдесят часов теряет ежедневно.
— Как это, — спрашиваю, — порт до такого докатился?
— На переезде, — объясняет, — докатился. Летом через этот переезд за 12 часов до двух тысяч машин прорывается!
— Ну и что? — спрашиваю.
— А то, — объясняет, — что каждая машина у шлагбаума не меньше пяти минут на приколе стоит. Она же прыгать, как ты, не может! А все вместе 160 часов простаивают! За полдня — шесть с половиной суток! А у причалов в это время суда тоскуют.
— А железнодорожники, — интересуюсь, — тоже прохлаждаются, когда машины через переезд косяками идут?
— Молодец, — отвечает. — Соображать начинаешь. Железнодорожники в это время не могут вагоны в порт подавать. И опять суда у причалов прохлаждаются. А каждый час простоя — тысячи инвалютных рублей! Теперь чувствуешь, какие часы и какие деньги. Это же золотой переезд!
«Действительно, — думаю, — золотой! Для государства».
Обежал я с километр через другую проходную, ног не пожалел — и в управление Азовского пароходства.
— Вы что же, — спрашиваю, — думаете? Ведь там ваши портовики и судоремонтники на работу ходят! Точнее, стоят. Ведь сколько денег на простоях теряется! Тысячи на этом переезде лежат! Золото под колесами!
— А мы, — в пароходстве отвечают, — про этот переезд, может быть, десять лет думаем. Десять лет мечтаем эстакаду построить на паях с Донецкой железной дорогой…
— А когда же, — спрашиваю, — закончите, если десять лет строительство переезда дальше мечтаний не сдвинулось?
— А ты кто, — спрашивают они. в свою очередь, — попрыгун или подлезаешь?
СХВАТКА С ДЕФИЦИТОМ
— Ой, Сидоров, — говорили битые люди директору областного центра «АвтоВАЗтехобслуживание», — ой, посиротишь ты, неразумный, своих деток! Уж лучше похищай, что ли, государственные средства в особо крупных размерах…
Владимир Яковлевич и сам являлся тем, за которого двух небитых свободно дадут, но все же дерзнул в очередной раз испытать судьбу. И нет, чтобы просто голыми руками с неба звезды хватать или затеять, например, экспедицию к Северному полюсу верхом на жирафе. Он решил вступить в схватку с дефицитом. Отчаянная родилась у него идея: ликвидировать дефицит запчастей, а конкретно распредвалов для автомобилей «Жигули». Надо отметить, эта деталь давно числится внутренним врагом отечественного жигулестроения: не успел автомобиль отбегать гарантийные 20 тысяч километров, а она уже полностью изношена. А без нее машина, как человек без сердца, не шевелится.