Рыболовы

Лейкин Николай Александрович

— Не дураки выпить, надо статься? — спросилъ мужикъ въ пиджак, опоясанномъ краснымъ кушакомъ.

— Каждый охотникъ ужъ, знамо дло, выпить не дуракъ. Что и за охота, коли на сухую! Сырость, втеръ… Какъ тутъ не выпить! Того и гляди ревматизму схватишь, коли не пить. Сегодня вотъ всю ночь прохороводились. Дв четверти было у нихъ на пятерыхъ, да я шестой.

— И прикончили?

— Прикончили. На воздух да въ холодк-то вдь пьется. Опять же колбаса эта у нихъ съ перечкомъ…. селедки копченыя… Съ соленой закуской чудесно.

Выпили и ни въ одномъ глаз… Поспать вотъ только теперича нужно. Сдамъ ружья, да и на боковую.

— Убили-ли что?

— Еще-бы не убить! Тетеревъ есть. Убилъ я и имъ передалъ. Хотли они въ лоттерею его промежду себя разыграть, да не знаю, разыграли-ли.

Егерь прислушался и сказалъ:

— дутъ.

Въ отдаленіи послышался колокольчикъ. Минутъ черезъ пятъ показались охотники. Двое изъ нихъ были съ собаками. Одинъ былъ для чего-то въ кавказской бурк, другой въ резиновомъ пальто, хотя погода была ясная. Егерь всталъ со скамейки и направился къ нимъ.

— Рыбки, ваша милость, изволили по дорог купить? — обратился онъ къ блокурому усачу и заглядывая въ его яхташъ.

— Жен въ подарокъ везу. Нельзя безо всего домой явиться, — отвчалъ тотъ. — Дичи нтъ, такъ ужъ хоть рыба.

— Кому птица-то у васъ досталась?

— Евстигню Петровичу. За эту птицу онъ обязанъ всхъ насъ на пароход завтракомъ угостить, отвчалъ рыжій бакенбардистъ, въ бакенбардахъ котораго торчала солома.

— А я думалъ, вамъ. У васъ что-то яхташъ-то набитъ.

— А это у меня березовыя почки въ газетной бумаг. Везу домой, четвертушку настоять.

— На березовыхъ почкахъ чего лучше! Самый пріятный настой.

— Еще-бы, и лекарственный.

Мужикъ въ пиджак улыбнулся, толкнулъ въ бокъ мужика въ синемъ зипун и сказалъ:

— Баринъ по березовымъ почкамъ охотлся, почекъ настрлялъ.

— Ты не скаль зубы-то! Не твое дло! — крикнулъ на него рыжій бакенбардистъ. — Въ хорошую охоту я по десятку птицъ стрлялъ. А теперь какая охота! Нешто теперь охота! Теперь скоро и совсмъ ее кончать надо. Николинъ день на носу. Почитай ужъ въ послдній разъ по весн и пріхали-то. А ты зубы скалишь.

— Плюньте на нихъ, Михаилъ Иванычъ, — остановилъ его егерь. — Народъ безъ понятіевъ. Нешто они понимаютъ господскій обиходъ! Собачку съ собой возьмете или мн оставите?

— Возьму, возьму. А вонъ Алексй Сергичъ муравьевъ бутылку набралъ, — кивнулъ бакенбардистъ на человка въ бурк.

— Муравьи тоже прелестная вещь для домашняго обихода. Отъ ломоты-ли, спину-ли разбить — первое дло. Надо только ихъ въ печк заморить — и когда изъ нихъ спиртъ выйдетъ — имъ тереться. Пожалуйте вашу двустволку, Алексй Сергичъ… Извольте получить. А только и двухстволка же эта у васъ новая! Прелесть одна.

— Въ летъ по муравьямъ бьетъ, — пробормоталъ мужикъ въ пиджак, улыбнулся и отвернулся.

Егерь скосилъ на него глаза и, обратясь къ охотникамъ, произнесъ:

— Покажите,

господа, тетерева-то имъ… Пусть они посмотрятъ хорошенько, какой боровъ этой двустволкой убитъ, тогда и не станутъ говорить, что по муравьямъ въ летъ бьетъ. Михаилъ Иванычъ, у васъ что-ли тетеревъ-то?

— Нтъ, у меня сморчки въ яхташ. Птица у Евстигня Петровича.

— Сморчки, — снова улыбнулись мужики. — По сморчкамъ стрлять еще лучше.

— Да разв я стрлялъ, чортовы куклы! Я сморчки у бабы купилъ.

— Вотъ тетеревъ, вотъ! — возгласилъ хриплымъ басомъ высокій черный охотникъ въ клеенчатомъ пальто, ползъ въ яхташъ, вынулъ оттуда птицу и потрясъ ее передъ глазами мужиковъ.

— Пароходъ-съ, — сказалъ егерь. — Извольте спускаться на пристань. Когда изволите къ намъ опять пожаловать?

— Да разв ужъ посл Николина дня въ воскресенье на послдяхъ сюда пріхать, — отвчалъ охотникъ въ кавказской бурк.

— Ждать будемъ, ждать будемъ. Я для водки-то приготовлю черносмородинныхъ почекъ.

Охотники начали спускаться на пристань.

Осенняя охота

— Фу, ты пропасть! Бродимъ, бродимъ по лсу и полянамъ, а хоть бы ворона попалась! Гд-же птица-то? Куда она длась, чортъ возьми! — плюнулъ толстый грузный охотникъ въ высокихъ сапогахъ, подвязанныхъ выше колнъ ремнями, въ срой куртк со свтлыми пуговицами и съ зеленой оторочкой, съ франтовскимъ ружьемъ за плечами и съ яхташемъ, въ стк котораго виднлись три красныхъ гриба. — Гд-же птица-то? — еще разъ обратился онъ къ сопровождавшему его мужиченк въ рваномъ пиджак, опоркахъ на босую ногу и въ замасленной какъ блинъ фуражк съ надорваннымъ козырькомъ.

— Распугали, ваше высокоблагородіе. Очень ужъ здсь много охотниковъ ходитъ, — отвчалъ мужиченко. — Опять же теперь осенью и бабья нація тронулась за грибами въ этотъ лсъ. А за бабой солдатъ пошелъ. Сами знаете, здсь у насъ солдаты стоятъ — ну, имъ и лестно. Изволили видть даве парочку съ подсолнухами? Птица ничего этого не любитъ.

— Хоть-бы ворона, простая ворона, а то и того нтъ! — повторялъ охотникъ, снимая съ головы фуражку съ длиннымъ козыремъ и отирая со лба обильный потъ платкомъ.

— Вороны, ваше высокоблагородіе, теперь по деревнямъ цыплятъ воруютъ. Зачмъ имъ тутъ быть! Вонъ дятелъ въ сосну долбитъ. Если желаете позабавиться — стрляйте.

— Ну, вотъ… Съ какой стати я буду зря ружье коптить? Ружье у меня двсти пятьдесятъ рублей… А ты вдь повелъ меня на тетеревиныхъ выводковъ.

— Будутъ-съ. Имйте только терпніе.

— А скоро?

— Да вотъ въ глушь войдемъ. Версты дв, дв съ половиной.

— Фу, даль! Я и такъ усталъ, какъ собака.

— Такъ присядьте вотъ тутъ на пенечекъ. Въ лучшемъ вид отдохнуть можно, а я тмъ временемъ кругомъ и около грибковъ вамъ поищу.