Рыболовы
Шрифт:
— Нтъ, сегодня у меня съ собой колбаса и сыръ на закуску.
— Такъ, такъ… Въ постный-то день оно-бы мн и нехорошо скоромъ трескать — ну, да Богъ проститъ.
— Ты и картошки даже себ не сешь? — спросилъ опять охотникъ.
— Есть тамъ малость на задворкахъ — посяна, да лебедой заросла. Баба копать лнится, а мн самому не досугъ. Все съ господами. Теперь вотъ охота началась. Вамъ рябины, ваша милость, не наломать-ли на водку? Баба моя многимъ охотникамъ рябину для настойки поставляетъ.
— Да вдь еще рябина не вызрла. Когда вызретъ…
— Нтъ,
— Хорошо, хорошо. Стало быть ты съ женой только тмъ и кормишься, что съ охотниками ходишь по лсамъ да по болотамъ?
— Отъ ихъ щедротъ-съ. Только тмъ и живы. Вотъ трехъ господскихъ собакъ кормлю по четыре рубля въ мсяцъ, а отъ собакъ и сами сыты. Ну, господа поднесутъ съ закусочкой… Это тоже. Баба моя на облаву ходитъ. Вотъ рябина… брусника ягода… Грибы… Остыли? Закусывать хотите?
— Сейчасъ, сейчасъ.
— Нониче у васъ, ваша милость, въ фляжк какая?
— Лекарственная. Особый настой. Мн посовтовали отъ тучности,
— Такъ, такъ… А въ прошлый разъ, я помню, у васъ на березовыхъ почкахъ была. И что за водка чудесная!
— Да, но она для меня нездорова.
— Березовая, сударь, почка отъ семи болзней…
— Только не отъ моей. У меня легкая одышка.
Охотникъ сталъ отвинчивать стаканчикъ отъ горла фляжки. Мужиченко предвкушалъ выпивку и облизывался. Охотникъ выпилъ, налилъ вторично и поднесъ мужиченк.
— Желаю здравствовать… — сказалъ тотъ и потянулъ водку.
Выпивъ два стаканчика, мужиченко повеселлъ, надвинулъ свои засаленный коломянковый картузъ съ разорваннымъ козырькомъ на затылокъ и продолжалъ:
— А я егерь, прирожденный егерь, такъ зачмъ мн хлбопашество! Мн вотъ господинъ полтинничекъ пожертвуетъ, чтобъ его сопровождать, да водочки поднесетъ — съ меня и довольно. И сытъ, и пьянъ. Я господъ уважаю, такъ зачмъ мн мужицкое занятіе? Да и такъ будемъ говорить: теперича въ нашихъ мстахъ ежели картошку посадить. то и то за нее полтину за мшокъ напросишься. Да и гд смена? Безъ смянъ тоже не посадишь. Нтъ, не наше это дло. Наше дло при господахъ… Ружья только вотъ у меня нтъ, ружьемъ я поиздержался, а то вотъ я одинъ глазъ прищурилъ, бацъ и прямо въ цлъ. Я, бывало, всегда безъ промаха… Право слово… Только вотъ теперь что-то руки стали трястись.
— Пьешь много, — улыбнулся охотникъ, разрзывая кусокъ ветчины на ломтики и, сдлавъ бутерброды, одинъ изъ нихъ далъ мужиченк.
— Господа охотники, ваша милость, больше пьютъ, врьте совсти, — отвчалъ мужиченко и прибавилъ:- Нтъ, не оттого у меня руки трясутся, что я пью много, а я, ваше здоровье, медвдя испужался — вотъ у меня съ той поры и началось.
— Гд же это тебя угораздило?
— Господа охотники въ лсу забыли. Дозвольте, господинъ, папиросочку. Очень ужъ вашъ табакъ прекрасенъ.
— На, возьми. Тебя въ лсу забыли?
— Да, меня. Также вотъ было въ лсу… Господъ было много, водка чудесная… Выпили, закусили. Подчиваютъ вдь тоже… У насъ господа ласковые. Сами пьютъ и егеря угощаютъ. Я и заснулъ. Какъ ужъ тамъ было, не помню, — только слышу, что надо мной кто-то фыркаетъ и дышетъ. Открылъ глаза — медвдь. Тутъ я и замеръ. И опять не помню, что было. Долго-ли я лежалъ, не помню, но когда пришелъ въ себя, медвдя уже не было. Я ползкомъ, ползкомъ… Прибжалъ домой и день пять била меня лихорадка. Лихорадку бабка-знахарка отговорила, а руки и по сейчасъ трясутся.
— Да былъ-ли это медвдь-то? Можетъ быть теб съ просонокъ показалось, — сказалъ охотникъ.
— Медвдь. Посл мы на него облаву длали. Статскаго генерала Купоросова знаете? Изъ желзнодорожныхъ онъ. Такъ вотъ онъ и убилъ. Тоже отмнный господинъ и завсегда на охоту съ ларцемъ здитъ. Ларецъ такой у него, а тамъ гнздо и бутылки. И какихъ, какихъ только сортовъ тамъ нтъ! Бенедиктину вы, сударь, пивали?
— Ликеръ Бенедиктинъ? Еще бы не пивать!
— Ну, вотъ и я пилъ. Чудесная водка. Дозвольте, сударь, еще стаканчикъ изъ фляжечки. Богъ Троицу любитъ.
— Смотри, не усни опять. Уснешь — и ужъ на сей разъ тигра во сн увидишь, а то такъ леопарда.
— Вы, сударь, все сомнваетесь, что меня медвдь обнюхивалъ? Онъ не только меня обнюхивалъ, но и поцарапалъ лапой. Вонъ на ше царапина. Я ничкомъ лежалъ, а онъ подходитъ — нюхъ, нюхъ… Потомъ видитъ, что я не шевелюсь — лапой меня по ше. Тутъ я свта не взвидлъ и всхъ своихъ чувствъ лишился. Этимъ-то меня Богъ и спасъ. Медвдь подумалъ, что я мертвый, и отошелъ прочь. Вдь онъ такая животная, которая съ мертвымъ человкомъ не занимается. Посмотрлъ, видитъ, что человкъ безъ движеніевъ, и не дышетъ и пошелъ прочь. Это мн изволите стаканчикъ?
— Да ужъ что съ тобой длать — пей. Только ты вотъ что… Ты пей и закусывай. А то у васъ извадка пить и ничего не сть. Ты еще и того бутерброда не сълъ.
— А я его вотъ на этотъ стакашекъ приберегъ. Думаю, баринъ добрый, поднесетъ еще, такъ семъ-ка я…
— Нтъ, ты шь. Пить и не сть нездорово. Да и хмелешь скоро. Вотъ теб еще хлбъ, вотъ теб колбаса.
— Много благодарны, ваша милость. Ваше здоровье! Тьфу!
Мужиченко выпилъ и плюнулъ.
— И что это за водка у господъ! — продолжалъ онъ. Кабы нашъ кабатчикъ такую водку держалъ — рай красный бы былъ. А то у насъ водка…
— Ты шь, шь, не оставляй. Тогда и руки перестанутъ трястись.
— Я съмъ. Мы, сударь, люди-охотники. Привыкли и липовымъ листомъ закусывать. Пожуешь липовый листикъ, а то и березовый — вотъ и закуска. Желаете, ваша милость, я вамъ хорошаго щенка украду? Только ужъ этого щенка нужно держать не здсь, а въ другомъ мст, потому бабунцовскій егерь, какъ взглянетъ, сейчасъ и догадается. Пойдутъ разговоры, а тогда что хорошаго!
— Отъ чьей суки-то? — спросилъ охотникъ.
— Сука три медали иметъ — во какая сука, а отца изъ-за шестидесяти верстъ сюда привозили. Красавецъ песъ и только что не говоритъ. За пять рублей я для вашей милости въ лучшемъ бы вид укралъ. Прикажете-съ?