Рыболовы

Лейкин Николай Александрович

— Нтъ, не надо. Зачмъ тебя въ грхъ вводить!

— Что за грхъ, помилуйте… Вотъ ежели бы вещію какую, а то щенка!

— Да можетъ быть онъ и рубля не стоитъ?

— Говорю вамъ, сука съ тремя медалями. За отца-то двсти рублей давали, но тамъ не согласились отдать. Песъ умнй меня — во какой. Ну, за три рубля я вамъ украду, ежели пять рублей дорого.

— Нтъ, не надо.

— Очень ужъ мн вамъ услужить-то хочется, потому вы баринъ хорошій, ласковый. Желаете за рубль?

— Да вдь я же сказалъ, что не надо.

— Ну, себ украду. Одно вотъ только — баба у меня не путевая, не воспитаетъ, — проговорилъ мужиченко, видимо хмеля. — Вс ея понятія только

одному, чтобы пива выпить, а на это нтъ, чтобы щепка вынянчить. Ахъ, сударь, кабы мн другую бабу, то совсмъ бы я человкомъ сталъ!

— А что? Разв нехороша? — спросилъ охотникъ.

— Баба — король, но, будемъ говорить такъ, гуляющая… Судейскаго генерала Ивана Астафьича знаете? Я ужъ и то ему говорю: «Эхъ, говорю, ваше превосходительство, кабы вы помогли, чтобы мн съ моей бабой разводомъ…» Оттого у меня и хозяйства нтъ черезъ эту самую бабу. Помилуйте: я выпивши — собаки не кормлены. А вдь господа спрашиваютъ, отчего собака худетъ. А ей плевать на собаку… Ей что? Ей только бы самой гулять. Дозвольте, ваша милость, еще папиросочки…

— Ты мн мста-то покажи, гд дичь — вотъ что, — сказалъ охотникъ. — А то сидимъ, сидимъ и никакого толку. Собирай вещи, да пойдемъ.

— Въ моментъ-съ… Сдлайте одолженіе… Мста у насъ есть, мста хорошія, мста первый сортъ.

Мужиченко засуетился. Охотникъ тоже поднялся съ мста, застегиваясь, вшалъ черезъ плечо фляжку и приготовился въ путь. Встрепенувшаяся собака виляла хвостомъ и радостно смотрла ему въ глаза.

Для моціона

I.

— Холодновъ я… Демьянъ Холодновъ… Демьяномъ Васильевымъ Холодновымъ меня звать. Такъ и зовите Холодновымъ, — сказалъ егерь, сухой, жилистый старикъ съ сдыми усами и бакенбардами, но еще очень молодцоватый и напоминающій своей фигурой отставнаго солдата николаевскихъ временъ. — Я, сударь, прирожденный егерь. Я птицу и звря знаю, какъ самого себя, — продолжалъ онъ. — А только нтъ теперь охоты, совсмъ нтъ. Помилуйте, нешто это охота, коли каждый день кто-нибудь да бродитъ все по одному и тому-же мсту съ ружьемъ и собакой!

— Да вдь какъ-же ты хочешь иначе-то, коли насъ арендуетъ земли цлое общество охотниковъ, отвчалъ охотникъ — среднихъ лтъ, въ франтоватомъ костюм, мужчина съ яхташемъ съ иголочки, съ отполированной фляжкой черезъ плечо. — Кто членскія деньги внесъ въ общество, тотъ и бродитъ.

— Врно-съ… А только выходитъ баловство и ничего больше. Для настоящей охоты выводки-то гд заведутся, такъ ихъ охранять надо, пуще глаза беречь, а потомъ и навести на нихъ барина. «Вотъ, молъ, пожалуйте». А тутъ какъ охранишь, коли сегодня одинъ съ собакой прошелъ, завтра другой? А дичь, вдь она слышитъ, что съ собакой прошли, она улетаетъ. Да ежели и охранилъ-бы выводки, будемъ говорить такъ, то не знаешь кого на нихъ навести, не знаешь, кто у тебя настоящій баринъ! Сегодня одинъ пріхалъ и пошелъ бродить, завтра другой — и вс они господа, и всмъ служи. А я привыкъ одному барину служить, одного барина знать — и вотъ тогда я буду ему врный рабъ. Я у господина Расколова тридцать одинъ годъ егеремъ былъ. Господина Расколова изволили знавать? Большой баринъ былъ. Вотъ Ковылино его было… Малинники тоже его. Шестнадцать тысячъ десятинъ въ здшней губерніи имлъ. Крпостные его мы были и я сначала казачкомъ около ихъ милости состоялъ, а потомъ въ егеря попалъ и тридцать одинъ годъ… Любилъ онъ меня, царство ему небесное, и когда намъ воля вышла, то чтобы не отпустить меня, десять рублей мн жалованья положилъ и мсячину. Такъ я мсячину и десять рублей каждое

первое число изъ конторы и получалъ, пока они не ослабли. А тутъ ослабли, продали у нихъ все съ аукціона — я и пошелъ бродить по охотничьимъ домамъ. Гд десятерымъ господамъ служишь, гд двадцать пять человкъ господствуютъ, а теперь вотъ пришлось служить, такъ и цлая полсотня господъ.

— Больше… — поправилъ егеря охотникъ. Насъ членовъ больше семидесяти пяти человкъ.

— Ну, вотъ извольте видть, даже больше семидесяти пяти, такъ какъ тутъ услужить столькимъ господамъ! И радъ-бы, да какъ тутъ ухитришься по настоящему услужить! Да и какимъ манеромъ? Выбрать-то даже барина любимаго не можешь, чтобы за настоящаго барина его считать, потому сегодня одинъ пріхалъ, а завтра другой, а потомъ и нтъ ихъ. А ежели который и зачаститъ здить, то только ты его выберешь въ настоящіе барины и пристрастишься къ нему — смотришь, онъ ужъ и пропалъ. И мсяцъ его нтъ, и два нтъ, и три, а то такъ и больше.

— Все занятые люди… — пробормоталъ охотникъ. — Есть дла — ну, и не здятъ на охоту.

— Мн-то, сударь, отъ этого не легче. Каково опять новаго любимаго барина выбирать, чтобы къ нему пристраститься! А безъ барина я не могу вотъ что ты хочешь, не могу, — продолжалъ егерь. — А пока ты пристрастишься — все трынъ-трава. Никакого порядка. Есть выводки, пріхалъ какой ни на есть членъ, штучку-другую убилъ, а остальныхъ собакой разогналъ, а это ужъ не порядокъ. Вотъ оттого у насъ и дичи нтъ. Вотъ теперь бродимъ-бродимъ, а съ чмъ вашей милости вернуться? Вдь это не охота, а срамъ, коли съ пустымъ яхташемъ.

— Ну, ничего… За то я хорошій моціонъ сдлалъ, — снисходительно далъ отвтъ охотникъ.

— А вотъ изволите видть, ежели вы такія слова говорите, стало-быть вы не охотникъ. А настоящему охотнику это обида, чтобы ни съ чмъ вернуться. И сколько у васъ такихъ! Сколько охотниковъ назжаетъ, а станешь ему говорить вотъ эти самыя слова, а онъ сейчасъ: «я для моціона». Выпуститъ на воздухъ два заряда, а то подстрлитъ ни въ чемъ неповинную ворону — вотъ съ него и довольно. Да вы-то еще ходите, такъ дйствительно оно какъ будто-бы для моціона, а вдь другой какъ! Только вошелъ въ болото, прошелся съ полъ-версты, нашелъ кочку и садится. «Садись, Холодновъ». И начинается вмсто охоты-то, будемъ такъ говорить, выпивка и закуска. А говоритъ: «я, говоритъ, для моціона…» Какой тутъ моціонъ, помилуйте!

— Ну, все-таки, да на свжемъ воздух… На свжемъ воздух больше аппетита. Также и переваривается все лучше.

— Такъ выдь ты на огородъ за охотничій домъ, выпей, закуси — тогда и ходить не надо, и охотничыихъ сапоговъ надвать не придется… А то иной прідетъ… И собака при немъ въ сто цлковыхъ, ружье рублей въ триста, а поведешь его въ лсъ — смотришь, онъ ягоды или грибы собираетъ. Ты ему объ дичи разговоръ заводишь, а онъ теб отвчаетъ о блыхъ грибахъ.

— А что въ самомъ дл, - перебилъ егеря охотникъ, — нельзя-ли у васъ гд нибудь здсь блыхъ грибовъ купить? Я-бы хотлъ привезти жен въ подарокъ.

Егерь улыбнулся.

— Надо по деревн бабъ поспрошать. Есть у нихъ… Какъ не быть… — отвчалъ онъ и опять продолжалъ:- Третьяго дня господинъ Ваганцевъ пріхали, пошли на болото, сли, выпили всю свою фляжку, потомъ набрали несплой брусники, положили все это въ фляжку — съ тмъ и ухали.

— Гмъ… И ничего не убилъ? — спросилъ охотникъ.

— Изъ подъ носа дичь вылетала. Я имъ указывалъ… Два промаха дали, потомъ махнули рукой и говорятъ: «наплевать». Тмъ и дло кончилось.

— Ты мн, Холодновъ, все-таки блыхъ-то грибовъ разыщи, когда въ деревню вернемся.