Рыбья кровь
Шрифт:
– Вот нашла себе подходящее пристанище. Погоди, приедешь через неделю, у меня все тут будет сверкать и блестеть.
Про Черну не говорила, словно ее и на свете не было. Зато спокойно упоминула о соседстве сотского Голована.
– Да, он уже был здесь. Мы с ним даже поговорили через засеку. Не волнуйся, пока я здесь, у Липова с Арсом будет мир.
– Это почему же? – не понял он. – Как раз наоборот. Легко схватят тебя, а потом и меня подкараулят. Твой Голован называл меня кровником всех арсов.
– Арсы не нападают на тех, кто их не боится, считают, волк волка не должен обижать. С тобой они будут жить в мире, если только ты сам их
Дарник насчет этого думал иначе, но спорить не стал. Присутствие за легкой занавеской молодых сторожей заставы ничуть не смущало Шушу, так же как стирка и готовка для них еды, – редкие свидания с воеводой служили ей надежной охраной от их мужских посягательств. И скоро уже никого не удивляло, что, какая бы смена сторожей на заставе ни находилась, подлинной ее хозяйкой и командиршей являлась именно Шуша.
Отныне в воеводском доме, на войсковом дворище воцарились покой и радушие. Черна, удалив соперниц, торжествовала, с еще большим пылом выдавая себя за главную жену, и не замечала, что оставила тем самым в Дарнике неприятный осадок поражения.
3
Обнаружив в Липове немало свитков на словенском и даже на ромейском языке, Рыбья Кровь нисколько не сомневался, что успеет их все до весны перечитать. Надо только немного обустроиться, завести строгий войсковой порядок, наладить изготовление оружия и доспехов – и можно по полдня проводить за чтением. В действительности за зиму ему удалось прочитать всего с десяток свитков. Чем больше он выносил каких-либо решений, тем быстрей возникали новые требования. Когда он пытался часть их переложить на плечи полусотских, те с готовностью соглашались и выполняли, но потом непременно приходили и докладывали, что именно и как сделали, – вот и получалось, что и их дела тоже заполняли его голову.
– Соль кончается! – жаловались кашевары.
– Лошади не кованы, – вторили им конюхи.
– Тулупов на всех не хватает, – ныли ополченцы.
– Печи дымят, – надоедали жены бойников.
Следом являлись липовские мастера, уточняя детали заказанных доспехов и предлагая свои новшества на колесницах. За ними шли поставщики овса и овощей договориться об их цене. В очередь стояли матери липовцев-бойников с жалобами на своих отбившихся от рук сыновей. Целый бедлам заваривался, когда что-нибудь случалось между ватажниками и липовцами.
Самое удивительное, что все это втайне воеводе чрезвычайно нравилось, давало ощущение своей полезности и нужности. Правда, сначала он относился к невоеннымобязанностям слегка нервно, боясь в чем-то опростоволоситься, но потом заметил, что его ближайшие помощники еще больше во всем этом теряются, и совсем успокоился. Если окружающая жизнь бросает ему новый вызов, он его примет и все равно победит.
Дельный совет дал Фемел: распределять весь день по часам и неукоснительно следовать заданному распорядку. Как это так – заставить ждать бравого вожака или десятского, опасался Дарник, однако воспитатель купеческих детей быстро объяснил его соратникам, что время воеводы слишком дорого, поэтому приходите не тогда, когда вам удобно, а когда удобно Рыбьей Крови. Не все были с этим согласны, но их раздражение целиком было направлено не на Дарника, а на этого «зарвавшегося ромея». Зато успевать воевода стал гораздо больше.
Приятны оказались и некоторые
В окна верхнего яруса воеводской избы-башни Рыбья Кровь приказал вставить свинцовые рамы со стеклами, полученными после сражения с тарначами. Сюда же снесли самое богатое оружие, подсвечники, зеркала, серебряные и медные кубки, медвежьи и волчьи шкуры. Здесь, в советной горнице, при двадцати свечах воевода вечерами принимал посетителей. После домов, освещенных двумя-тремя лучинами, это представлялось им сказочным дворцом.
– А онне только воевать умеет, – было общее суждение.
Многое теперь Дарнику приходилось самому начинать, а спустя какое-то время передавать свое начинание в другие руки. Нашлось лишь одно занятие, которое он надолго оставил за собой, – боевое обучение подростков. К дюжине ребят, отбитых у арсов, быстро добавились липовские сорванцы, и получилась большая тридцатиголовая ватага. Маланкин сын еще отлично помнил опекунство брата Сбыха и свои похождения с каменецким Клычем, поэтому понимал не только тайные желания учеников, но даже чувствовал тот особый ритм, в котором они способны обучаться лучше всего. Каждый день он обязательно готовил им какое-нибудь новое, необычное упражнение: то составить живую пирамиду и по плечам двух товарищей влезть в окно второго яруса, то по натянутой веревки перебраться с одной макушки дерева на другую, то с помощью шеста перепрыгнуть двухсаженный ров. И трудно было сказать, кому эти занятия доставляли большее удовольствие: подросткам или их юному воеводе – победителю десятка вооруженных столкновений. Даже занимавшиеся тут же на дворовом ристалище со своими вожаками бойники, и те порой завистливо оглядывались на визг и азартные крики мальчишек.
Именно тогда у Дарника с Фемелом произошел первый большой спор, после которого Рыбья Кровь стал смотреть на чудаковатого ромея совсем иначе.
– Ты, кажется, собираешься сделать из рабов свою лучшую гвардию, – заметил Фемел как-то во время игры с воеводой в шахматы-затрикий. – Только ничего не получится.
– Это почему же? – Дарник почувствовал себя слегка задетым.
– Гвардия из рабов – самые ненадежные войска. Они будут тебе служить верно до первых неудач. А потом выберут другого главного, и ты ничего не сможешь сделать. Ты думаешь, почему в Романии войскам не дают сильно зазнаваться? Потому что в старом Риме они были на первом месте и почти каждый год меняли римского императора.
Дарник не возражал, желая выслушать все до конца.
– Да и княжеские гриди – пустое место. Тоже могут свободно переходить от одного князя к другому. Надежными бывают только воины, привязанные к земле.
– Которые больше хозяйством занимаются? – съязвил Маланкин сын.
– Которые кормятся со своей земли, – уточнил ромей. – А потом насмерть будут ее защищать.
– Или с готовностью примут того, кто у них эту землю не отберет, – тут же нашелся воевода.