Рыбья кровь
Шрифт:
– Если полностью уничтожить Арс, окрестные жители перестанут надеяться на мою защиту и получать с них подати будет гораздо трудней.
Вулич, весело рассмеявшись, согласился с этим и спросил, не хочет ли Дарник вступить с ватагой в его, остёрскую дружину, дескать, здесь, на востоке, гораздо больше возможностей проявить себя, чем в лесной глуши.
– Когда я кому-нибудь подчиняюсь, от меня очень мало толку, а когда действую сам – все получается гораздо лучше, – ответил гость и первым решил пожаловаться на Толоку: мол, из-за своего упрямства и темноты они будут всячески мешать купеческим караванам из Корояка. Еще, чего доброго, захотят назначать торговые пошлины, которые сподручней брать с купцов здесь, в Остёре.
Прекрасно поняв, куда клонит молодой гость, князь после некоторого раздумья приказал выдать Дарнику грамоту на двухлетний сбор податей с Толоки.
На обратном пути в Липов толочцам зачитали полученную от князя грамоту. Они выслушали ее с покорным молчанием. Зато смена дарникских сторожей вздохнула с заметным облегчением – теперь они находились в селище на законных основаниях.
Два дня, проведенных в Остёре, дали Дарнику возможность как следует присмотреться к разноплеменным княжеским гридям и воочию убедиться в достоинствах и недостатках наемного воинства. В одиночку каждый гридь вел себя достаточно незаметно, зато, когда они собирались группами, вид имели высокомерный и воинственный. В Корояке все было наоборот: одиночки могли заноситься как угодно, а группой гриди вели себя весьма сдержанно, словно стесняясь друг перед другом показывать себя перед безоружными людьми более смелыми, чем на ратном поле. Еще выяснилось, что при всей своей дерзости остёрские молодцы очень не любят связываться с теми, кто может дать должный отпор. Это и понятно – участь покалеченного, никому не нужного чужестранца была намного печальней участи тех, кто имел рядом большую родню. В то же время отчужденное, неприязненное отношение местных жителей гораздо крепче короякских собратьев привязывало их к своему князю.
Между тем Фемел, который и в самом деле все больше походил на главного советника воеводы, с успехом вливал в Маланкиного сына новую порцию больших сомнений. Как-то Дарник принялся подшучивать над Романией, говоря, что за свое отношение с рабами она еще тысячу лет не оправдается никакими молитвами и праведной жизнью. Ромей был невозмутим:
– Неужели ты думаешь, что ваше словенское рабство хоть чуть-чуть лучше нашего?
– Да уж своих рабов мы на крестах не распинаем, – козырнул знанием ромейской истории Рыбья Кровь.
– Во-первых, это было очень давно, во-вторых, сильное внешнее рабство дает свободным людям лучше почувствовать и ценить свою свободу.
– А у нас разве по-другому?
– Ваше рабство скрытое, и поэтому вы страдаете от него еще больше, – отвечал купеческий воспитатель.
– Как это?
– Сильная зависимость от чего-либо и является скрытым рабством. Поэтому все пьяницы, игроки, идолопоклонники и преступники являются скрытыми рабами.
– Ты еще скажи, что и все арсы рабы, – съехидничал Дарник.
– А ты видел хоть одного старого арса? – в тон ему спросил Фемел.
– Они просто не доживают до старости.
– Вовсе нет. Я расспрашивал многих из них. Те, кто доживает до седых волос, просто уходят из Арса, и никто не знает куда.
– А ты, выходит, знаешь?
– Я знаю почему. Пролитие большой крови не проходит безнаказанно. Если у человека есть ум, он обречен в конце жизни содрогнуться от содеянного и уползти в какую-нибудь нору замаливать грехи.
– И я тоже уползу?
– Нет, ты не уползешь. Твоя гордыня слишком безмерна, и ты всегда будешь руководствоваться только своей волей.
Дарник почувствовал себя польщенным.
За всеми этими разъездами, обустройствами и душеспасительными беседами время бежало незаметно. Вот уже снег тает, и реки вскрываются, а наезженный зимник превращается в непролазную грязь. Начало весны ознаменовалось рождением у Черны и Зорьки по сыну. Чуть позже родила дочь и Шуша. Все поздравляли воеводу, а он с недоумением смотрел на новорожденных и никак не мог соотнести их с собой. Лишенный в Бежети забот о младших братьях и сестрах, он не знал, как нужно проявлять отцовские чувства, и был благодарен воеводским делам, которые непрестанно уводили его от детских колыбелек.
Вешняя вода затопила левобережную пойму до самого едва виднеющегося на горизонте Бугра. К двум срубам с бойницами осенью были пристроены тесным квадратом еще два сруба. Наполненные землей и камнями, они с честью выдержали напор ледохода. Все городище выходило на берег посмотреть, как на рукотворном островке спасаются от воды десятки зайцев, барсуков и ежей.
Едва талая вода спала, как вокруг Липова развернулись большие пахотные работы, надо было обеспечить возросшее население по меньшей мере полуторным урожаем. Дарник, никогда раньше во все это не вникавший, с огромным любопытством наблюдал, как расчищаются под пашню новые участки земли и удобряются старые, как на дворищах Воеводины высаживаются плодовые деревья и кустарники, как весенний приплод скота увеличивает прежние стада. Особый интерес он проявлял к лошадиным табунам – для катафрактов необходимы были рослые и сильные кони, пусть даже и изнеженные отборным фуражом.
Еще дружней, чем осенью, стучали топоры плотников, возводя деревянные срубы прямо за оградой Липова с тем, чтобы потом можно было любой из них перевезти на место поселения. По приказу воеводы на левобережном рукотворном островке была построена легкая смотровая вышка. С нее прямо на войсковое дворище протянули на цепях подвесной мостик, по которому легко можно было перейти на левый берег. Липовцы сперва посчитали такую переправу чистым баловством, но не прошло и недели, как только очень упрямые из них перебирались через реку на лодках, остальные предпочитали дарникский мосток.
Постоянные воеводские заказы липовским кузнецам, шорникам и другим мастерам побудили многих из них передать свои земельные наделы младшим братьям и целиком заняться хорошо кормившим ремеслом, что являлось уже признаком настоящей городской жизни. А все большее хождение в городище живых денег привело к значительному оживлению липовского торжища, куда из окружающих лесов за серебряными монетами потянулись со своими товарами пугливые лесовики и болотники. Невиданное дело, даже возы с сеном и бревнами находили покупателей! Кто не имел что продать, нанимался на плотничьи и земляные работы – благо таковых вокруг было непочатый край.
Как никогда многолюдно стало и на свадебных игрищах. Рыбья Кровь выделил специальные охранные четверки бойников, которые следили, чтобы ватаги липовских парней не слишком обижали чужаков, а также за порядком в боевых состязаниях, дабы какой-нибудь неопытный лесовик не столкнулся на них с опытным арсом. Забота о внешнем порядке сразу подняла власть воеводы на недосягаемую высоту, когда уже распоряжался и судил не он сам, а одно его имя, и никому это не казалось удивительным. Многие из пришлых парней жаждали вступить в липовское войско, но теперь это было еще труднее, чем год назад, на дарникском дворище в Корояке, – кормление уже имевшихся бойников и без того являлось для Липова неподъемной ношей.