Рыбья кровь
Шрифт:
К середине лета, однако, значение всех единоборств резко упало. Парней постарше гораздо больше стали занимать игры вместе с девушками, где можно было участвовать в догонялках, прыгать через костры и иметь повод прикоснуться друг к другу. Дарник не видел в таком веселье особого смысла и предпочитал не участвовать. Клыч тоже держался в стороне, но уже в силу своего легкого заикания, которого он перед девушками стеснялся. И вот, часто оставаясь вне игр, они как-то с Дарником случайно разговорились. Выяснилось, что Клыч тоже умеет читать и мечтает вырваться за пределы непролазных лесов в другую жизнь. Вдвоем подготовиться к ней, то есть стать умелыми бойниками, казалось гораздо сподручней, и из постоянных противников они очень быстро превратились в закадычных напарников.
Несмотря на юный возраст, им уже было чем поделиться друг с другом: Клыч обучал товарища, как владеть левой рукой наравне с правой, а Дарник – своим приемам кулачного боя. Вскоре у них появилось излюбленное место, где они могли в уединении сколько угодно упражняться во владении любым оружием. Как-то Дарник рассказал приятелю о ловких воинах Востока, которые могут ловить пущенные в них из лука стрелы. Насчет перехвата пущенных стрел ничего так и не вышло, но вот ловить брошенную с десяти шагов сулицу они оба спустя какой-то месяц научились.
Иногда Клыч тайком приносил зазубренный отцовский меч в потертых ножнах. Наверное, истинный гридь постыдился бы такого оружия, но для подростков оно представляло собой целое сокровище. Руки сами тянулись к рукоятке, приучаясь не столько даже к тяжести меча, сколько к перетеканию его тяжести в собственной руке в разных положениях и ударах, чего никогда не бывало с деревянными мечами. Порой Дарник привязывал меч к двухаршинному древку, и тогда у них получалось настоящее лепестковое копье, постигать возможности которого было особенно здорово.
В обмен на убитого оленя Вочила выковал Дарнику малую секиру и снабдил ее древко, а также древко клевца своими излюбленными ребрами жесткости. И они с Клычем долго пытались выяснить, какое из двух оружий сильней. Кузнец оказался прав – сильней получалось то оружие, которым искусней владеешь. Уразумев это, оба приятеля уже не столько мерились силами, сколько придумывали и осваивали новые приемы ударов и защиты.
Когда приходила усталость, они валились на траву под деревом и без конца говорили о ратном деле. Если Дарник много знал от Вочилы и из своих свитков, то Клыч помнил все рассказы о военных походах каменецких стариков. Стрелы с привязанными свистульками перемежались у них с пиками, снабженными флажками (будучи брошены в большом количестве, они издавали устрашающий гул), напитки, вызывающие нечувствительность к боли, сменялись сигналами, посредством которых можно на поле боя управлять целыми ватагами и сотнями. И всегда они оказывались бравыми воеводами и с легкостью громили противника в любом количестве.
Однажды Дарник поведал другу о своем заветном желании: возродить древние двуколки-колесницы, которые, ощетинившись острыми косами, врезались бы в ряды неприятеля. Клыч пришел от его идеи в совершенный восторг, и они даже приступили к ее осуществлению, чтобы отправиться наниматься в княжеское войско на своем особом средстве передвижения. Остановило их лишь внезапное открытие, что дальше пастбищ Каменки они на нем никуда не двинутся. Клыч, правда, предлагал захватить колесницу с собой в разобранном виде на лодке-дубице, но Дарник был против:
– Зачем разбирать? Лес растет везде, там, на месте, и сделаем.
К сожалению, встречаться удавалось им не всегда. В отличие от своего свободного друга Клыч частенько бывал занят работой на отцовском дворище. Тогда Дарник прямо там, в Каменке, отправлялся к другому своему новому знакомому, ромею Тимолаю. Тот жил в отдельной землянке за оградой селища и слыл ее главной достопримечательностью. В Бежети подобное соседство с чужеземцем было просто невозможно, там враждебно смотрели даже на каменецких подростков. А тут живет себе рядом инородец с бритым, похожим на хищную птицу лицом, и несчастья на Каменку почему-то не обрушиваются.
Тимолай не держал никакого хозяйства, не ходил на охоту, не ловил рыбу и тем не менее с голоду вовсе не умирал. Он был менялой, хотя для Дарника долго оставалось загадкой, что можно выменять в маленьком селище, где все привыкли сами себя всем нужным обеспечивать. Лишь внимательно понаблюдав, он заметил как-то женщину, которая приблизилась со свертком к навесу, под которым целыми днями сидел ромей, скрестив по-восточному ноги и перебирая четки, и получила взамен другой сверток.
Порасспросив Клыча, он узнал, что каменецкие женщины для обмена несут Тимолаю еду или воск, а взамен получают ткани и украшения. Их раз в год в конце лета в городище Хлын, что находится в трех днях пути ниже по течению реки, привозят на своих ладьях купцы. К этому времени туда отправлялся на большой дубице со своим воском и Тимолай. Потом в течение года он маленькими порциями выдавал добытые там товары каменецким женщинам.
Знакомство Маланкиного сына с чужеземцем произошло, когда он принес Тимолаю один из свитков на чужом языке, испещренном непонятными квадратами и треугольниками. Как Дарник и предполагал, это оказался ромейский язык. Меняла услышав, что имеются еще десятки таких свитков, пообещал ему дать за них хазарский меч. Для любого бежецкого подростка не было большего соблазна, но Дарник в ответ отрицательно покачал головой. Он уже знал, что важные решения лучше принимать не сразу, а немного погодя. Подумав, он попросил в обмен на свитки вместо хазарского однолезвийного меча обоюдоострый меч русов. У Тимолая в тот момент такого меча не было, и он предложил Дарнику выбрать в его лавке все, что ему захочется. Но ткани подростка не интересовали, так же как и женские украшения из цветных камешков.
– Что значат эти фигурки? – спросил он у менялы о рисунках в свитке.
– Это геометрические фигуры, – ответил ромей.
– А зачем они?
Меняла улыбнулся:
– С их помощью можно узнать ширину реки, стоя на ее берегу, и высоту крепостной башни с расстояния в полверсты.
– Ты можешь меня научить этому?
– И тогда ты отдашь мне свитки?
– Я перепишу их на свой язык и отдам тебе.
– Ты умеешь писать и читать? – удивился Тимолай.
– А еще ты научишь меня, как произносятся ваши буквы.
Тимолай охотно объяснил, с недоумением наблюдая, как подросток старательно записывает его объяснения на куске бересты.
Его изумление возросло еще больше, когда две недели спустя Дарник заговорил с ним на его родном языке. Неуклюже, коряво, но тем не менее понятно.
С того дня бежецкий гость при всяком посещении Каменки, когда Клыч был занят, шел к Тимолаю заниматься математикой и ромейским языком. Со сложением и вычитанием Дарник был знаком и раньше, теперь пришлось познакомиться с умножением и делением. Настоящим откровением стал для него волшебный ноль. Простой кружок, а мгновенно увеличивает любую цифру в десять раз. Несколько дней потом он мысленно прибавлял ноль ко всем посторонним предметам, получая совершенно иной вид окружающего мира. Любовь к счету была привита Маланкиному сыну на всю жизнь: стаи птиц, количество землянок в Каменке, соотношение парней и девушек на токовище – не сосчитав всего этого, он не мог себя чувствовать спокойно и уверенно.