Рыбья кровь
Шрифт:
Считая коробы более легкой добычей, чем неуловимые сани с камнеметами, первый отряд норков упрямо продолжал наступать на них. Упряжные тройки были пущены вскачь, и, к величайщему изумлению противника, коробы стали отъезжать быстрее, чем они могли бежать по глубокому снегу. Из стен крепости вышли еще с десяток норков, но только для того, чтобы потушить зажигательные стрелы, сидевшие в бортах боевых ладей. Дарник приказал трубить отход – тридцать убитых норков и столько же раненых для первого дня было вполне достаточно. Больше всего он был доволен общей слаженностью действий – вот так бы всегда.
Когда собрались все части его небольшого войска, выяснилось, что воины успешно выполнили и самый трудный приказ: среди них не было не только убитых, но почти даже раненых. Сильно приободрились разбитые ранее гриди, да и ополченцы, хоть ни в чем не участвовали, получили весьма наглядный боевой урок и рвались в бой наравне с опытными бойцами.
По общему решению в селище возвращаться не стали, а переночевали прямо в лесу. На следующий день наступление на ладьи повторилось с той лишь разницей, что корабли атаковали сани с камнеметами, а у торговых ворот их прикрывали короба и конные арсы. У камнеметов зажигать ладьи получилось лучше, чем у лучников. Сначала на борт судов забросили десятки комков с паклей и сухой древесной стружкой, а уж потом в них полетели зажигательные стрелы. На двух ладьях тотчас занялся огонь, причем на одной начался самый настоящий пожар. Вторую ладью спасли норки, спустившиеся к судам по веревкам прямо со стены и берегового обрыва. Из торговых ворот крепости долго никто не выходил, что встревожило Дарника, и он послал конных разведчиков к двум другим городским воротам. Его опасение оправдалось – из западных ворот в объезд всего города вылетели десять саней с воинами в сопровождении двух десятков всадников, видимо, норки решили сразиться с ним его же оружием.
Быстро оттянув коробы к основным силам, воины вручную развернули их и соединили в один ряд поперек реки. Рядом своей задней частью выстроились семеро саней с лучниками и щитниками. Ополченцы и мужики заняли оборону вокруг них. Конная дружина выдвинулась вперед и затаилась среди левобережного кустарника. Лишь трое саней с камнеметами оставались на прежней позиции, продолжая обстрел ладей норков.
Вывернувшая на речной лед колонна вражеских саней при виде поджидавших их дарникцев с ходу попыталась разъехаться в цепь, но удалось это им лишь частично. Гриди на санях и в коробах получили строгий наказ Дарника стрелять прежде всего в лошадей и лучников, и они выполнили его с отменной точностью. В первые же минуты были убиты лошади трех передних саней, затем в беспорядке замерли еще четверо саней. Быстро подстрелены оказались и лошади верховых норков. А с одного бока противника уже разворачивались сани с камнеметами, а с другого – на заснеженный лед высыпали конные арсы с дальнобойными луками.
Как и днем раньше, на ровном месте в полной беспомощности оказался большой отряд великолепных воинов с мечами и копьями, у которого никак не получалось схлестнуться с противником в желанной рукопашной. Стрелы, камни и железные орехи летели в них с трех сторон, не давая как следует построиться и закрыться. Кроме щитов они пытались прикрыться большими войлочными попонами и кожаными полостями с саней. Но это спасало лишь в самом начале. Едва арсы убедились, что ответа им не будет даже из охотничьих луков, они принялись кружить на лошадях совсем близко от неподвижного противника, как на боевом учении бросая сулицы в высмотренные цели. Скоро последние сани остались без лошадей, и полное уничтожение противника стало только вопросом времени. Атака на короба и на строй ощетинившихся длинными пиками пеших дарникцев ни к чему не привела. Тогда, собравшись в один кулак, норки с поднятыми над головой щитами двинулись к своим ладьям. До ладей было два стрелища, и в конце концов они одолели этот путь, оставив на льду более сорока убитых соратников, три десятка лошадей и все сани.
Рыбья Кровь приказал собрать трофейное оружие и добить раненых врагов. Укрывшиеся в ладьях норки не в силах были помешать этому. У дарникцев три человека и две лошади получили небольшие ранения, а убитых снова не было. Ополченцы смотрели на молодого князя как на кудесника и с восторгом меняли свои топоры и рогатины на мечи и кольчуги норков. Освежеванные туши лошадей пришлись весьма кстати, часть из них послали даже в селище в уплату за разорительный постой. Никто уже не сомневался, что окончательная победа будет завтра, в крайнем случае послезавтра.
На третий день Маланкин сын вновь изменил порядок наступления. Вызвал смельчаков загнать двое саней с горящими копнами сена между ладей пришельцев, что и было успешно проделано. Арсы и камнеметчики не давали подойти выскочившим спасать свои корабли норкам, и три ладьи сгорели дотла.
Дарника интересовало: придется жечь две оставшиеся ладьи или нет? Не пришлось. Еще не догорели остовы трех судов, как из крепости вышла целая группа переговорщиков. Речь шла о полном замирении. Дарник требовал лишь одного: немедленного ухода норков из Перегуда, для чего готов был предоставить сани и провиант. Как переговорщики ни упирались и ни выкручивались, говоря, что саму крепость липовскому войску не взять, в конце концов вынуждены были уступить.
– Сейчас вас еще достаточно, чтобы добраться до родных мест и набрать новое войско, – сочувствующе убеждал их Дарник через толмача. – Но еще тридцать убитых, и вам уже никуда не вернуться.
– А как можно быть уверенным, что ты сдержишь слово и не будешь стрелять нам в спину? – не скрывал своего опасения воевода норков.
– Меня выбрали князем совсем недавно, и я не могу себе позволить начинать свое княжение с нарушения княжеского слова, – просто и убедительно отвечал ему Рыбья Кровь.
Видимо, у норков уже были о нем дополнительные сведения, потому что этого последнего довода им оказалось вполне достаточно. Кроме своего оружия норки хотели вывезти из Перегуда и захваченную добычу, говоря, что липовский князь не может иметь к ней никакого отношения. Дарник не спорил, считая, что ценный груз – лучшее средство заставить северных разбойников побыстрей убраться с чужой территории.
Полтора дня понадобилось норкам на сборы. И вот наконец на пятый день осады торговые ворота Перегуда распахнулись, и из них на лед стали выезжать сани с ранеными норками, сундуками с добычей и тюками с провизией. По бокам шли уцелевшие воины, их оставалось не более полусотни. Хмуро и зло посматривали они на ряды дарникцев, мимо которых проходили. Вдруг один из липовских гридей, потерявший в жураньском сражении родного брата, не выдержал и, выскочив вперед, метнул в норков топор, топор попал обухом в щит одного из охранников, не причинив ему ни малейшего вреда. Норки тут же сомкнулись в одну линию, ощетинившись копьями и мечами.
– Повесить, – коротко приказал арсам Дарник.
И через две минуты безумный гридь уже дергался на аркане, закинутом на сук старой ракиты. Успокоенные и удивленные норки продолжили свой путь.
5
Повешенный гридь явился не единственной жертвой, которой пришлось заплатить за взятие Перегуда. Едва въехали в Перегудскую крепость, прискакал гонец из селища, где оставались женщины и раненые, и сообщил о смерти Маланки. Как ни был Дарник готов к этому, душа его болезненно сжалась: оборвалась незримая связь со всей его предыдущей жизнью, не стало человека, ради которого стоило совершать великие дела. С надеждой спросил, успела ли она узнать о его новой победе, и, услышав, что дарникский десятский, привезший в селище запас конины и новых раненых, подробно рассказал ей про воинские успехи сына, слегка успокоился – мать могла по-прежнему гордиться им.
Перегудцы встречали своего освободителя шумными и радостными криками, сильно обескураживая Рыбью Кровь. Он полагал, что после трех месяцев рабства им должно быть стыдно и неловко смотреть ему в глаза. Но нет, никто и не думал опускать голову, а ведь среди горожан немалое число составляли крепкие мужчины и парни.
После праздничного пира он собрал в воеводском доме перегудских старейшин, чтобы решить, как жить дальше. Никто не отказывался подчиняться впредь липовскому князю, вот только сомневались, как он сможет управлять ими с расстояния в четыреста верст. Дарник же спросил напрямик: