Рыбья кровь
Шрифт:
Наутро Дарник проснулся с тяжелой головой. Слова о неумелом и глупом управлении жгли его. Перебирая в памяти подробности своего хозяйствования в Липове, он вдруг вспомнил немало таких моментов, когда его соратники или липовчане недоуменно переглядывались между собой. Тогда он считал, что это из-за того, что его распоряжения слишком неожиданны, вот люди и удивляются: как это нам самим не пришло в голову? Ну что ж, нелепостей наворочено не так уж и много, зато теперь он будет со своими приказами более осмотрителен, решил Дарник и стал думать, где ему достать как можно больше денег. В его шкатулке оставалось всего несколько дирхемов. Вчера, когда он снова спросил Рогана, куда деть привезенные подати,
Рыбья Кровь послал за старым знакомцем купцом Заграем и попытался ему сбагрить перегудские товары. Но тот, по своей торговой привычке, предложил за них столь низкую цену, что Дарник вынужден был отказаться. Взамен он попросил у Заграя к ранее взятым в долг трем тысячам дирхемов еще три тысячи. К его удивлению, Заграй согласился. Княжеская жизнь сразу стала веселее.
Созвав своих беглецов, Дарник объявил, что посылает их в Перегуд в качестве четвертой сторожевой крепостной полусотни. Воины молчали: с одной стороны, в Перегуд не хотелось, с другой – собственную вину надо было как-то заглаживать.
– Все получите жалованье за полгода вперед, – добавил князь.
Жураньцы сразу засобирались в дорогу. Их две с половиной тысячи дирхемов, с воинской щедростью разбрасываемые направо и налево, наверняка должны были понравиться всем перегудцам.
Между тем поток короякцев, желавших больше узнать про осаду Перегуда, не иссякал. Чтобы умерить их любопытство, Дарник приказал выставить на продажу на торжище сорок щитов норков по несуразной цене в десять дирхемов. Все они были тут же раскуплены, а позже он узнал, что некоторые покупатели через день перепродавали их, но уже по пятнадцать – двадцать дирхемов.
Проводив жураньцев в Перегуд, Рыбья Кровь приготовился уезжать. Тяжелый разговор напоследок состоялся с Друей. Как ей было объяснить, что ни по возрасту, ни по положению она ему в липовские наложницы никак не подходит? Вот и изворачивался, пытаясь всучить деньги и говоря, что оставаться даже его постоянной короякской полюбовницей непосильное дело – ведь по малейшему подозрению в измене придется ее казнить, так что самое лучшее для нее – найти себе короякского мужа и наладить нормальную жизнь.
– Но ты же обещал мне отдельный город? – цеплялась она за его прежние слова.
– Хорошо, будет тебе отдельный город, если сумеешь справиться с гостиным двором, – в конце концов уступил он.
Его слова не были простой отговоркой. Мысль о целом ожерелье гостиных дворов, не только на своей земле, но и на чужой, крепко засела в его голове. За двести верст от Корояка до Липова его санный караван сделал четыре большие остановки. Дарник испрашивал у местных старост разрешения и закладывал рядом с их селищами гостиные дворища, способные вместить в себя до тридцати повозок, и оставлял на них работать под присмотром опытных гридей по двадцать ополченцев.
6
Как ни торжественно встречали победителя норков в Корояке, в полной мере насладился Дарник своим триумфом именно по пути в Липов. Не страшась распутицы, к дороге выходили жители самых дальних селищ, чтобы только посмотреть на него. Многое привлекало их в липовском князе: его молодость и удачливость, простое происхождение и зрелость поступков, личное молодечество и обновление всей жизни вокруг него. Дарник чувствовал все это, потому что был одним из них. И буквально каждые двадцать верст у дороги их поджидали по пять-шесть совсем юных парней с топорами и рогатинами в руках, желающих присоединиться к непобедимому войску. Так что, растеряв на гостиных дворищах до сотни ополченцев, дарникская дружина еще столько же приобрела взамен, прибыв в Липов полуторасотенным войском.
Там уже знали в подробностях и о неудаче, и об успехе их похода, об управлении Перегуда, встрече с жураньскими беглецами и гостеприимстве князя Рогана в Корояке. Как заметил Фемел, это был самый результативный из дарникских походов, потому что позволил оценить, как войско действует с князем и без него.
Первые вести о разгроме Жураня сильно обеспокоили липовчан, никто не мог понять, что станется с их городом, многие мрачно предрекали возвращение злопамятных арсов. Когда же с новым торговым караваном узнали, что Дарник не только жив, но с невиданной легкостью разбил северных пришельцев и Перегуд принял его как своего повелителя, то все вздохнули с огромным облегчением. И теперь каждый из липовчан старался доказать князю свою приязнь и готовность выполнить новые указания. Указание у Дарника для липовчан было только одно: как можно быстрей строить и развивать сам город.
– А чем мы еще, по-твоему, занимаемся? – отвечали ему.
И действительно, присмотревшись, Рыбья Кровь понял, что никого ни в чем упрекнуть нельзя. Более того, за три с половиной месяца его отсутствия городское хозяйство приобрело такую сложность, что он уже не мог даже как следует вникнуть в него. Оставив тиунов-управляющих в одном положении, он нашел их совсем в другом. И вовсе не из-за того, что он плохо ими распорядился, а просто их обязанности изменились сами собой.
Быстрян, отвечающий за крепостные сооружения, наготовил огромное количество бревен и кирпичных плинт, а левобережный Островец превратился в целое городище со своими крепостными стенами. Добавились еще две сигнальные вежи с севера и юга по правобережью Липы. Сигнальщики с четырех сторон каждые два часа подавали знак, что у них все хорошо. Дарник даже слегка смутился от подобных мер предосторожности.
– Получается, что мы очень всего боимся, – заметил он главному сотскому.
– Зато никто никогда не застанет нас врасплох, – ответил тот. – Наши колесницы многие тоже принимают за трусость перед честным боем. Но ты же от них не отказываешься.
Князю нечего было возразить на это.
Меченый, назначенный подготовить полные комплекты вооружения пяти видов для тысячи бойцов, добился в этом поразительных результатов. Закруглил острые углы щитов, чтобы они не ранили собственных лошадей, лепестковые копья сделал разъемными на простой походный посох и меч-лепесток, который в одно мгновение мог намертво прикрепляться к посоху. Облегчил, как мог, общий вес доспехов. А вместо остроконечных шлемов с ребрами жесткости, введенных Дарником, изготовил сотню круглых и гладких шлемов-котелков с сетчатыми забралами. Чтобы показать князю их преимущества, Меченый насадил и тот и другой шлем на вбитые в землю колья и принялся метать в них сулицы. По круглому шлему они скользили и отлетали в сторону, заставляя его лишь слегка качаться на колу, а в дарникском шлеме цеплялись за ребра, и шлем от удара соскакивал с кола и падал на землю. Рыбья Кровь и сам давно заметил, что не только сулицы, но и стрелы способны сбивать с головы гридей его ребристые шлемы, теперь же этой нелепостью ему словно ткнули в лицо.
– Хорошо, пускай будут круглые шлемы, – с трудом процедил он сквозь зубы.
Борть, выровняв и улучшив Толокскую дорогу, пересадил гонцов на ней из седел на легкие двуколки с пышными подушками и через каждые десять верст расставил конные дозорные дворы со сменными лошадьми, так что посланный гонец мог без особой устали обернуться до Толоки и обратно до трех раз в день.
– Давай я точно так сделаю и до Малого Булгара и до Корояка, – настаивал тростенец.
– А зачем? – Дарник не мог сразу переварить открывающиеся возможности быстрой связи.