Рыцарь короля
Шрифт:
Маркиз постукивал пальцем по кубку с вином. Блез почтительно ждал, пока он снова заговорит.
– У слов, друг мой, бывают весьма сложные и тонкие оттенки. Есть слова белые, есть черные, но чаще попадают в точку слова, так сказать, промежуточных тонов. "Шпион" - слово черное. Оно предполагает злодейство, подлость. Но взгляните на мадемуазель де Руссель. Начнем с того, что ей не более девятнадцати лет, что у неё приятная внешность и острый ум. Ее ли вина, если братец и кардинал Уолси определили ей место при нашем дворе и послали сюда? Могла ли она отказаться и не поехать? Вероятно, она любит Англию; вероятно, она хотела бы послужить своему государю. Возможно ли, чтобы молодая девушка такого положения не замечала при случае, что творится у нас, и не пыталась любыми путями добиться преимущества для Англии? Нет, не её, а нас следует винить - за то, что мы держим её при дворе. Я уже давно так считаю. А открывшаяся связь между нею и де Норвилем подтверждает мое мнение. Англия - это достаточно неприятно, но Бурбон ещё опаснее.
– Если она похожа на своего будущего супруга, - сказал презрительно Блез, - то не нахожу, что употребленное мною слово слишком черное.
Де Сюрси покачал головой:
– Нет. Это я вам точно могу сказать. Она, возможно, и интриганка, но вовсе не его склада. Разница не меньше, чем между соколом и змеей.
– Она выходит за него замуж.
– Ну и что из того? Это просто показывает, какую цену Англия согласна уплатить де Норвилю за добрую службу герцогу... Бедная девушка! Сомневаюсь, видела ли она его когда-нибудь. Женщины не выходят замуж - их выдают. Но, при всем при том, короля предупредить необходимо.
Такой опытный царедворец, как де Сюрси, конечно, понимал, что сделать это вовсе не просто. Предостережение могло по-разному отразиться на нем самом - в зависимости от того, в каких отношениях будет король с Анной Руссель, когда получит известие. Старик-министр, вмешивающийся в любовное приключение, не может рассчитывать ни на благодарность, ни на доверие...
По зрелом размышлении маркиз решил, что лучше вообще не упоминать об Анне Руссель в основном письме, посвященном вчерашнему собранию и сегодняшнему бою. Это письмо он продиктует секретарю. Однако он добавит отдельный листок, написанный собственноручно, с бесстрастным сухим сообщением о помолвке де Норвиля с девушкой-англичанкой, которая, по таким-то и таким-то соображениям, может оказаться Анной Руссель, опознание возлагается на Блеза. Этот листок предназначается только для королевских глаз; потом пусть его величество сам решает, как поступить.
– Итак, - закончил де Сюрси, отодвигаясь от стола, - если вы пришлете ко мне мэтра Лоранса, я начну работать над письмами. А вы отправляйтесь в постель, вам нужно выспаться перед дорогой. Только скажите Пьеру де ла Барру, что ему придется быть моим главным телохранителем и янычаром до самого Люцерна. Это подсластит ему пилюлю разлуки с вами. Вы поедете на почтовых для большей скорости. Ваши вещи и лошадей мы возьмем с собой. Я рекомендую вам выбрать другую дорогу на север - вдоль Арконса, в объезд Лальера.
Договорились, что Блез, выполнив поручение в Фонтенбло, поедет к маркизу в Швейцарии и привезет ему ответ короля.
– А может быть, к этому времени, - сказал де Сюрси, - я уже закончу дела в Люцерне, и мы встретимся в Женеве. У меня есть там дело к герцогу Савойскому. Ей-Богу, в ожидании ваших новостей я буду сидеть как на иголках. Потом мы вместе поедем обратно в Лион. И вы вернетесь в армию, к господину де Баярду, в несколько лучшем виде, чем тот, в каком вы его покинули, - если ваше дело при дворе закончится так, как я рассчитываю.
Однако, к удивлению маркиза, Блез не ответил и не поспешил удалиться. Он сидел, катая в пальцах шарик из хлебного мякиша, с таким видом, словно хотел что-то сказать, но не знал, как начать.
– Ну, - подтолкнул его де Сюрси, - вы как будто не удовлетворены?
Блез покраснел.
– А не позволит ли мне ваша милость остаться на службе у вас некоторое время?
– Как?! И не возвращаться в армию?
– На время...
– Блез запнулся.
– Я вспоминаю, вы когда-то предлагали... я хочу сказать, был как будто разговор... чтобы готовить меня к государственной службе... к делам, которыми занимается ваша милость... Это ещё возможно?
– Боже милосердный!
– воскликнул маркиз.
Он вдруг обнаружил, как трудно ему удержаться от улыбки при воспоминании о своих прежних планах в отношении Блеза. Он взглянул на мускулистые, загорелые руки крестника, непривычные к перу; на открытое мальчишеское лицо; на непокорные волосы, буйные и какие-то... разухабистые. Яркий образец бесхитростного простодушного вояки, неутомимого наездника и весельчака. Представить его в роли ловкого исполнителя секретных миссий, чувствующего себя как рыба в воде за кулисами политики... смех да и только!
– Боже милосердный!
– повторил де Сюрси.
– Что сей сон означает?
Блез не отрывал взгляда от стола.
– Не знаю, смогу ли выразить это в словах...
– и вдруг поднял глаза. Монсеньор, вы ведь были когда-то молоды?
Собеседник расхохотался:
– Черт побери! А как же!
– Но теперь... Монсеньор, я почувствовал вчера вечером, что другие... я имею в виду людей постарше, вроде моего отца... так и не смогли заметно измениться за всю жизнь. Они рассуждали, как ничему не научившиеся юнцы.
– Ну-ка, ну-ка...
– явно заинтересовался маркиз.
– Я вообразил себя в их возрасте: точно такой же, как сейчас, только с седыми волосами да скрипучими суставами. И мне стало страшно. Я взглянул на вас, превосходящего их всех мудростью и знанием жизни... Монсеньор, мне захотелось стать похожим на вас. А если я вернусь в армию...
– он пожал плечами и недоуменно развел руками.
Де Сюрси, которого эта речь глубоко взволновала, потерял охоту улыбаться. Такие слова в устах Блеза - тут уже недалеко до чуда... вроде того посоха из легенды, который вдруг взял да и выбросил зеленые листья. Парень и в самом деле начал мыслить, и маркизу отнюдь не хотелось его обескураживать. Однако де Сюрси был далеко не уверен, что эти зеленыe листики мысли оправдывают желание Блеза отказаться от военной карьеры, для которой он словно специально создан, и начать учиться тяжкому труду государственного деятеля.
Он тактично заметил:
– Вы ведь не имеете в виду, что прославленные капитаны и маршалы не обладают мудростью и знанием дела или что они не отказались от ребяческих мыслей и привычек?
– О нет, монсеньор!
– Блез покраснел до корней волос.
– Это было бы предательством, думать так о великих людях - например, о господах де ла Тремуйле, де ла Палисе, де Баярде... Я говорил только о себе. Монсеньор, когда стадо бежит, мне очень трудно не бежать вместе со всеми. Если я снова вернусь в свою роту, то буду только тем, кем был прежде, - одним из многих. А прошлой ночью благодаря вам я поставил ногу в стремя. И думаю, что с вашей помощью смогу когда-нибудь подняться в седло...