Рыцарь короля
Шрифт:
— Вы думаете, это можно?
Несмотря на талисман, Пьер вовсе не чувствовал себя уверенно, однако он не собирался уступать Блезу в храбрости.
— Ну же, мадемуазель, — произнес он романтическим тоном, — давайте попытаем счастья на воде!
И они спустились к лодке.
И тут Рене впервые заговорила громко:
— Конечно, Добрые Дамы не сделают нам ничего дурного. Я всегда их хвалила и желала им добра. Я никогда не причиняла вреда букам, а возле дома посадила боярышник, специально в честь Добрых Дам. Мы пришли сюда в гости к ним с открытой душой.
— Аминь, — сказал Пьер.
Учтивость помогла. Когда они отчалили от берега, Рене показалось, что вода теперь выглядит приветливее.
Она сидела на корме, лицом к Пьеру, который старался грести потише. Вдали от берега, в окружающем их блеклом свете, они, казалось, плыли между небом и землей.
И вдруг оба вздрогнули. Что-то заскреблось о лодку. Из воды высунулись две черные когтистые лапы и схватились за борт. Вынырнула лохматая голова. Таинственное существо завизжало на них.
— Ох, чтоб тебя! — Пьер уронил весло и схватился за кинжал.
— Ой, мамочка-а! — вскрикнула Рене, уставившись на чудище, а потом с облегчением перевела дух: — Ф-фу!.. Это же Кукареку.
Они забыли о собаке. Погнавшись за кроликом, Кукареку покинул их на берегу пруда. Но вода была для спаниеля родной стихией.
Рене разразилась сочувственными возгласами:
— Душенька моя! Моя ты крошка!
Чувствуя себя ужасно глупо, Пьер помог ей втащить в лодку насквозь промокшую собачонку и был вознагражден за это дождем холодных брызг, когда Кукареку встряхнулся.
— Черт возьми! — пробормотал он, вытирая лицо рукавом.
— О-ох! — произнесла Рене, оглядев свое платье. — Клянусь Богом, ты такой нехороший!
Кукареку ещё раз отряхнулся, обрызгав их с головы до ног, повилял хвостом и уселся, высунув язык.
После этого происшествия они почувствовали себя спокойнее, хотя продолжали разговаривать негромко, как в церкви. Рене села поудобнее, откинулась назад и даже опустила руку в прохладную воду. Они плыли вдоль зарослей водяных лилий у дальнего берега, где воздух был наполнен сладковатым ароматом цветов. Конечно, здесь, в гостях у фей, сорвать хоть одну лилию было бы грубым нарушением приличий.
В похвалу их призрачным хозяйкам Рене рассказала Пьеру об одной невесте из Варенна, что в Бурбонне, у которой была красивая кружевная фата. Вечером накануне свадьбы она повесила фату у кровати, тщательно расправив, чтобы утром увидеть её прежде всего остального. Была туманная ночь — как известно, самая благоприятная для Добрых Дам. И когда невеста проснулась, то обнаружила, что королева фей одолжила у неё фату для праздника эльфов и вернула вконец испорченной. Смятый мокрый комок, тряпка — ни высушить, ни выгладить невозможно. Бедная девушка в отчаянии залилась слезами… Но уже собирался свадебный кортеж, и пришлось ей надеть мокрую фату. И… вы никогда не догадаетесь…
У Рене глаза стали совсем круглые.
— Что же? — выдохнул Пьер.
— И вот, мсье, в солнечном свете мокрая тряпка превратилась в золотое кружево ценой в сотню крон за фут, такое великолепное и сверкающее, что глазам больно. Это был свадебный подарок фей. И, клянусь честью, он принес ей удачу, ибо весь свой век она прожила счастливо.
Наконец Пьер бросил весла, и лодка лениво застыла на воде. Феи были забыты ради чего-то ещё более чудесного. Настал час долгих пауз, застенчивых попыток, робкого поощрения…
Она никогда и не вспомнит о нем после этого вечера…
Да нет же, она будет помнить…
Он-то, уж конечно, никогда не забудет… Никогда…
Да?..
Ах, мадемуазель…
Добрые Дамы, без сомнения, раздосадованные тем, что ими пренебрегли, отомстили, заставив Пьера и Рене забыть о времени. Час обернулся двумя часами, сумерки превратились в лунный свет. А маленький челнок все скользил по глади зачарованного пруда.
— Что вы видите на луне, мсье?
— Ну… В Пуату говорят, что это человек, который срубил дерево в Рождество.
Она кивнула:
— Да, и теперь он должен вечно тащить охапку терновых веток. Я этим глупостям не верю. По-моему, больше похоже на перо на шляпе.
Ему очень хотелось спросить, на чьей шляпе, но вместо этого он сказал:
— Или на прядь волос…
— Скажите мне. — Она старалась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно. — Кто ваша подружка? Какая-нибудь придворная дама?
— Нет.
— Она живет в Сен-Мексане?
— Нет.
Потребовалось ещё полчаса, чтобы разобраться с этой темой. К тому времени они превратили луну в свою шкатулку с драгоценностями. Сокровища, лежащие в этом ларце, надежно охранялись слепотой всего мира, предпочитавшего верить в дровосека, срубившего дерево в Рождество. Только Пьер и Рене знали, что на самом деле там лежит его перо и прядь её волос, памятные подарки этого вечера.
Будет ли он помнить?
А она?
Убедить себя и друг друга в этом — вот чем они были всецело поглощены.
А пока они беседовали, кто-то украл луну. Они подняли глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как она исчезает в клубящихся тучах. Вдруг пропали и пруд, и призрачные деревья. Лес зашевелился и зашумел под налетевшим ветром.
— Ну вот, говорила же я вам! — воскликнула Рене. — Надо спешить. Быстрее! Нельзя, чтобы нас застигла здесь Дикая Охота.
— Дикая Охота?.. — повторил он, нащупывая весла.
— Да, или Веселая Охота. Так называют эти бури. Быстрее!
Но в темноте, сгущавшейся с каждой минутой, было не так просто плыть быстро. Какой-то панический страх надвигался на них вместе с бурей, летевшей с юго-запада. Кукареку скулил и прижимался к Рене. Брызнули первые капли дождя. Бормотание леса перешло в рев. Пьер, запутавшись, обнаружил, что застрял в зарослях лилий, и только вспышка молнии помогла ему определить направление.
Дождь хлестал уже всерьез, когда они добрались до противоположного берега, чтобы поставить лодку на место. Выбираясь из лодки, он разглядел при новой вспышке молнии напряженное лицо Рене.