Рыцарь курятника
Шрифт:
Человек в плаще продолжал свою ночную прогулку по берегу; он дошел до лавки оружейника на улице Сонри; он долго смотрел на дом, ни одно окно которого не было освещено.
– Из трех женщин, которых я любил, к которым был привязан, две стали жертвой подлых убийц. Мать моя была убита, невеста ранена; только одну мою сестру пощадили.
– И ей не будет пощады! – вдруг раздался хриплый голос.
Жильбер – это он бродил по берегу – поспешно обернулся; тень промелькнула быстрее стрелы; раздался сатанинский хохот, и живое существо – человек, зверь или демон – бегом устремилось с берега в лодку, причаленную невдалеке. Лодка скользнула по воде и исчезла в темноте.
Жильбер быстро окинул взглядом весь берег, и радостный крик вырвался из груди: он приметил другую лодку, бросился в нее, но она начала тонуть: дно лодки было дырявое. Жильбер прыгнул в воду. Лодка с неизвестным исчезла в темноте.
– О! – воскликнул Жильбер в ярости. – Кто мне скажет, кто этот человек?
Он осмотрелся и не заметил ничего, что позволило бы ему пуститься в погоню; он остался неподвижен и словно окаменел от бессильной ярости. Раздалось слабое кукареканье.
Жильбер вздрогнул: вдруг он увидел черную массу, упавшую с арки и исчезнувшую в Сене.
Праздники в ратуше в нынешнее время не похожи на те, что происходили в ней в 1745 году. Теперь префект Сены живет в ратуше и председательствует на этих праздниках, а прежде там жил и распоряжался купеческий старшина.
В начале 1745 года балов в Париже было много, потому что 23 января дофин, сын Людовика XV, женился на инфанте Марии-Терезии Антуанетте-Рафаэлле, дочери Филиппа V и Елизаветы Фарнезе, и город, чтобы доказать свою радость королю, которого он с любовью называл Возлюбленным, решил по случаю этого брака давать праздник за праздником.
Между главами корпораций возник деятельный союз. Назначив дни празднеств, воздвигали бальные залы то в одном месте, то в другом: сегодня – на Вандомской площади, завтра – на площади Побед, послезавтра – на Гревской. Каждая корпорация содействовала проведению бала: плотники строили залу, обойщики приносили мебель и обои, торговцы фарфором доставляли вазы, торговцы цветами украшали залы гирляндами. Этим соединением всех ремесел достигалась роскошь, какой не могли позволить себе самые богатые буржуа.
Виноторговцы устраивали среди цветов фонтаны из шампанского и бургундского, лимонадчики зажигали бассейны из пунша, кондитеры сооружали дворцы из леденцов. Эти праздники поистине были изумительны и очаровательны; они наделали столько шума, что король изъявил желание присутствовать на одном из них, но тотчас передумал, сказав, что не хочет менять своих привычек, так как всем известно, что он терпеть не может церемониальных выездов.
Характером Людовика XV можно было бы объяснить все недостатки его царствования. Он был любезен, кроток и очень снисходителен; он никогда не говорил никому неприятного слова; но если он был любезен, кроток и снисходителен, то был также и робок, сомневался в себе и не обладал твердой волей. Во время больших церемоний он говорил мало, боясь выразиться дурно, и в первые годы своего действительного царствования (то есть после смерти кардинала Флери) его замешательство было порой так велико, что он не мог вслух выразить своих мыслей. В тесном кругу приближенных он, напротив, проявлял остроумие и веселую общительность.
Людовик XV был счастлив только в частной жизни, а политические дела и большие приемы были для него чрезвычайно тягостны; это объясняет некоторые особенности его царствования.
Когда он раздумал посещать народный праздник, придворные, особенно Ришелье, старались уговорить его.
– Государь, – сказал герцог однажды утром, когда Людовик XV был в хорошем расположении духа, – купеческий старшина приезжал ко мне вчера с предложением, которое показалось мне интересным.
– С каким предложением? – спросил король.
– Дать в ратуше не бал, а маскарад.
– Я не вижу никакого препятствия для этого. Пусть дает маскарад, если хочет.
– Тогда ваше величество сможет удовлетворить свое любопытство.
– Я?
– Конечно. Маскарад уничтожает все церемонии. Вы можете инкогнито поехать в ратушу, и, таким образом, государь, вы будете присутствовать на празднике без стеснения. Вы увидите, как танцуют наши хорошенькие купчихи и мещанки, которые, не зная о вашем присутствии, будут вести себя легко и непринужденно. Вы будете от души смеяться над карикатурными масками, к тому же, государь, вы приедете и уедете, когда вам будет угодно.
– Это прекрасная мысль, любезный герцог! – воскликнул Людовик XV, улыбаясь.
– Вы находите, государь?
Этот разговор происходил в амбразуре окна, служившей секретным кабинетом короля. Когда он уводил придворного в амбразуру, этим он оказывал ему величайшую честь. Придворные, находившиеся в комнате, стояли на почтительном расстоянии, так что никто не мог слышать разговора, происходившего между королем и герцогом.
Вечером, за картами, король сказал герцогу, что он согласен. Этого было достаточно. Ришелье тотчас же решил заняться всеми приготовлениями. Тайна должна была быть строго сохранена, и Ришелье предупредил купеческого старшину, а тот в свою очередь предупредил друзей. Каждый муж сказал об этом по секрету жене, каждый отец – своей дочери, каждый брат – своей сестре или сестре своего соседа.
Убежденный, что никто на свете (кроме Бине, камердинера, и герцога Ришелье) не мог знать, что он поедет на маскарад, король с чрезвычайными предосторожностями занялся своим туалетом. Он поиграл в карты с королевой и сослался на сильную мигрень, чтобы избавиться от церемонии, происходившей при отходе ко сну.
В девять часов вечера Бине ждал его в спальне с двумя дежурными камердинерами и четырьмя пажами. Людовик XV сам запер дверь и радостно воскликнул:
– Мне удалось! Никто ничего не знает!
Он посмотрел на четырех пажей, окруживших его, и сказал им:
– Замаскируйтесь и поезжайте со мной.
– О, государь! – вскричали четверо избалованных ребят в один голос, стараясь не запрыгать от радости.
– Ступайте, господа пажи, ступайте, – приказал король, – но если вы расскажете об этом хоть кому-нибудь…
Все четверо смиренно поклонились королю.
– А Доже? – спросил король.
– Он здесь, государь, он ждет, – отвечал Бине, отворяя дверь.
Доже вошел, за ним шел его помощник и нес четыре парика различной формы.