Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Ах, какая вы добрая! — взволнованно произнесла Нанона. — Позвольте мне поцеловать вас.
— Вы знаете? — сказал Фанфан-Тюльпан. — Если я вам понадоблюсь когда-нибудь, то скажите только, я готов для вас разорваться на части.
— Да и все мы! — прибавил Красавчик.
— Но где же эта бедная Сабина? — спросила Нанона.
— Она осталась в Сент-Амане. Она так больна, что не могла ехать дальше. Я хотела остаться с ней, но она упала на колени и со слезами умоляла меня следовать за армией, чтобы повидаться с ее братом. «Вы узнаете, когда будет сражение, — сказала она мне, —
— Я обещала сделать все, что она хотела, и поехала с моей приятельницей Урсулой и ее мужем.
— Жаль, что этот молодой человек не служит в моей роте! — сказал Фанфан-Тюльпан. — Он теперь был бы с нами.
— Бедный молодой человек! Бедные девушки! Несчастное семейство! — сказала Нанона с состраданием.
В эту минуту в долине послышались барабанная дробь и зов труб.
Солдаты встали — время привала закончилось, и вся армия опять двинулась в дуть.
Однако обоз военных комиссаров еще не отправлялся, он должен был ждать, пока пройдут полки. Рупар подошел к жене.
— Удачи и успеха вам! — закричал сержант. — А после сражения мы будем завтракать вместе.
Нанона пожала руку Арманды и опять поцеловала молодую женщину.
— Я маркитантка французских лейб-гвардейцев, — сказала Нанона, с нежностью смотря на Арманду, — если я могу быть полезна бедной молодой девушке или ее отцу, полагайтесь на меня, слышите? Как на самое себя! Во время сражения я могу оказать вам большую помощь.
— Спасибо! — ответила растроганная Арманда.
— Я предупрежу маркитантку гренадеров, она моя приятельница. К тому же, гренадеры и лейб-гвардейцы всегда сражаются рядом.
— Вы будете присматривать за Роланом во время сражения?
— Обещаю вам. А прежде я повидаюсь с вами и помещу вас таким образом, чтобы можно было быстро найти вас, если он будет ранен.
— Я должна еще раз поцеловать вас, — сказала Арманда со слезами на глазах.
— С большой охотой!
XV. НОЧЬ ДЕВЯТОГО МАЯ
На правом берегу Шельды расположились две трети французской армии, еще одна треть занимала весь левый берег реки. Сообщение между берегами быстро установили, выстроив мост, довольно широкий, так что и кавалерия, и артиллерия могли проходить по нему. Этот мост доходил до местечка Колон, стоящего на левом берегу.
Было десять часов вечера 9 мая 1745 года. В обоих лагерях все огни были потушены, чтобы неприятель не мог видеть, что там происходит. Стояла глубокая тишина. Все, кроме часовых и передовых постов, спали — вся армия подкрепляла сном силы, которые должны были им понадобиться. Только в Колоне светилось несколько окон. Перед дверью дома, находившегося возле моста, неподвижно и безмолвно стояла группа солдат. Это были лейб-гвардейцы. Лошади их были привязаны к кольцам, вбитым в стену дома. Пять лакеев водили шагом еще пятерых лошадей,
— Вы не потеряли времени, любезный Таванн, очень быстро приехали! — говорил один.
— Я загнал трех лошадей, любезный Креки, но я загнал бы и десять, чтобы успеть вовремя. Если бы битва прошла без меня, я никогда бы не утешился.
В эту ночь король в сопровождении дофина, маршала и некоторых вельмож вздумал посмотреть резервный корпус. В это время он возвращался по колонскому мосту. Таванн и Креки, заметив короля, сели на коней и поехали за ним. Король увидел на другом берегу многочисленные огни. Это был лагерь поставщиков армии.
— Там танцуют! — сказал дофин.
Молодой принц — дофину было тогда шестнадцать лет — не ошибался: в лагере слышался звук флейты, аккомпанировавшей скрипке, и виднелись тени танцующих.
— Там дают бал! — отозвался герцог Ришелье.
— Это, должно быть, танцуют парижане, — сказал Людовик XV.
— Очевидно, государь. Только они способны плясать так весело накануне битвы.
— Государь, вас узнают, — предостерег маршал.
Король хотел отъехать, но было уже поздно: при виде всадников подошло несколько человек. Около Людовика XV с изумительной быстротой собралась толпа, руки всех поднялись в приветствии, уста всех были готовы разразиться приветственным криком.
— Молчать! — вскричал маршал, протягивая свою обнаженную шпагу.
Крик замер на губах. В эту минуту из толпы выбежала женщина и бросилась на колени перед королем.
— Государь! — проговорила она. — Окажите мне милость.
Эта женщина, стоявшая на коленях со сложенными руками, умоляющим взглядом и лицом, залитым слезами, была Арманда Жонсьер. Урсула и Рупар стояли позади нее. Людовик XV с удивлением посмотрел на нее.
— Встаньте, — сказал он, — и скажите, какой милости вы просите.
— Государь! — ответила Арманда взволнованным голосом. — Позвольте мне остаться на коленях перед вами, иначе я не осмелюсь говорить.
— Чего вы хотите?
— Для себя — ничего. Дело идет об одной молодой девушке, которую вы знаете.
— О молодой девушке, которую я знаю?
— О дочери Даже, она теперь в Сент-Амане.
— Знаю, Даже мне говорил.
— Но он не может сказать вашему величеству того, чего он не знает. Бедная Сабина больна, так больна, что вчера не могла ни ходить, ни сидеть на лошади, а, между тем, она хочет приехать, она знает, что ее брат хочет дать убить себя, и она также хочет умереть, если не приедет в последний раз взглянуть на Ролана.
— Даже сообщал мне о своих горестях, — сказал Людовик XV, — но что же я могу сделать?
— Я хотела сегодня ехать в Сент-Аман.
— Кто вам мешает?
— Артиллерия взяла наших лошадей, а в экипаже запрещено выезжать отсюда.
— Когда вы хотите ехать?
— Сейчас, государь, если вы позволите.
— Я позволяю.
Таванн все слышал и, подбежав, сказал:
— Государь, я очень сочувствую этой Сабине Даже и был бы рад исполнить приказания, какие вам угодно будет дать.