Рыцарь Курятника

Капандю Эрнест

— Мне было семнадцать лет.

— Я понял, что ты способен это сделать, по той энергии, какую ты выказывал. Мы начали биться. Ты нанес мне сильный удар шпагой, и я упал. Подумав, что я убит, ты выбросил из ямы сухие листья, положил меня в эту яму и засыпал листьями. Потом ты ушел, уверенный, что отомстил. Ты был тогда молод, и это был твой первый шаг в деятельной жизни. Теперь ты действовал бы иначе. К счастью для меня князь наблюдал за поединком издали. Он видел, как ты закопал меня. Когда ты ушел, он откопал меня. Я болел несколько недель, потом поправился. В лесу в тот же день происходила другая дуэль,

и князю пришла в голову идея надеть мое платье на убитого и обезобразить его. В результате подумали, что это я, и весь Париж полагал, что я мертв. Это было мне на руку — я мог не опасаться своих кредиторов. Я хотел разбогатеть и поехал в Венгрию. Тебе, наверно, ни к чему знать мои приключения. Я возвратился во Францию никем не узнанный. Мне стало известно, что моим врагом был Рыцарь Курятника, и я начал борьбу, которая еще не кончена…

— Но скоро кончится.

Монжуа поклонился и ничего не ответил. Рыцарь, не спускавший с него глаз, приблизился к нему.

— Ты у меня в руках, — сказал он, — Ты знаешь, сколько страданий ты мне доставил, и понимаешь, что я могу подвергнуть тебя самым страшным пыткам. Берегись, Монжуа: перед тобой стоит само мщение!

Сделав еще шаг вперед, Рыцарь посмотрел в глаза своему врагу так пристально, что Монжуа не сумел выдержать этот взгляд.

— Нисетта и Сабина действительно отравлены? — спросил Рыцарь, продолжая сверлить Монжуа взглядом, словно хотел вытянуть истину из его губ. — Отравлены ли они? Говори правду — даже намек на ложь будет наказан годами страданий.

— Отравлены.

— Ты дал им яд?

— Противоядие от которого известно лишь мне… Яд начнет действовать через час.

— Ты будешь говорить!

Монжуа насмешливо улыбнулся.

— Я заставлю тебя говорить!

Монжуа смотрел с безразличием.

— Противоядие! Тебе остается минута на ответ.

Рыцарь наклонился, не спуская глаз с барона, и взял железо, раскаленное на огне. Монжуа молча покачал головой. Глухой крик сорвался с губ Рыцаря.

— Ты будешь говорить… — прорычал он.

— Убей меня, — холодно отвечал Сомбой, — но я ничего не скажу.

— Вначале на твоих глазах будут пытать его, — сказал Рыцарь, указав на князя.

Князь дернулся. В. подошел к нему, схватил за веревки, которыми князь был связан, оттащил его немного назад и привязал к гигантской рогатке, вбитой в потолок. Князь понял, что ему предстоит, и на его лбу выступил холодный пот.

— Я скажу все, что знаю, — проговорил он.

— Трус и предатель, — прошипел Монжуа. — Убей его, если хочешь, — обратился он к Рыцарю, презрительно пожав плечами. — Он все равно ничего не знает.

— Злодей! — сказал Рыцарь твердым голосом и грозно поднял руки над головой Монжуа. — Ты будешь говорить, я этого хочу!

Выпрямившись, он смотрел Монжуа прямо в глаза. В. подошел и напомнил:

— Час на исходе…

— И эти женщины умрут! — воскликнул Рыцарь. — Умрут! Они!..

На него страшно было смотреть.

— Умрут!.. — повторил он.

Схватив Монжуа за руки, он сжал их так сильно, что веревки, связывавшие их, разорвались. Сжимая руки барона побелевшими пальцами, он наклонился к нему и проговорил:

— Говори! Говори! Я этого хочу!

Последние слова он произнес с такой силой, что Монжуа откинулся назад.

— Он будет

говорить! — сказал В., подходя.

Рыцарь выпустил руки Монжуа — тот стоял не двигаясь. Рыцарь опять взял его за правую руку — Монжуа вздрогнул, и по всему его телу пробежал нервный трепет.

— Ты будешь говорить? — спросил Рыцарь.

— Да, — пролепетал Монжуа разбитым голосом, как человек, побежденный после продолжительной борьбы.

Рыцарь и В. переглянулись.

— О наука, наука! — прошептал В. — Та же самая реакция, что и на молодого Месмера! Вы им повелеваете! Он будет отвечать! Он уже не принадлежит себе.

Рыцарь медленно проговорил:

— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности?

Монжуа корчился в страшных конвульсиях. Взяв в каждую руку по склянке, имеющей форму лейденских банок, Рыцарь приложил медную пробку одной из них к голове Монжуа, а другую — к сердцу. Монжуа задышал часто и хрипло, он весь дергался.

— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности? — повторил Рыцарь. — Отвечай!

Губы Монжуа раскрылись.

— Отвечай! — повторил Рыцарь.

Монжуа пытался заставить себя не подчиниться приказу. Лицо его исказилось от нечеловеческого напряжения. Рыцарь поднял свои руки над лбом Монжуа.

— Отвечай! В опасности ли они?

— Нет.

— Стало быть, ты солгал?

— Да.

— Ты хотел меня обмануть, чтобы получить свободу?

— Да.

— Итак, Нисетта и Сабина не отравлены?

— Нет.

— Ты понимаешь, в каком состоянии ты находишься?

— Нет…

— Что ты чувствуешь?

— Сильную боль в голове.

— Чего бы ты хотел?

— Чтобы ты снял эту боль.

Рыцарь и В. опять переглянулись.

— Вам всемогущество, — прошептал В., — а графу де Сен-Жермену бессмертие!

Раздалось громкое «кукареку». В. быстро открыл дверь. Фанфан-Тюльпан стоял на пороге и подавал письмо.

— От доктора Пейрони, — сказал он.

В. поспешно подал письмо Рыцарю, и тот распечатал послание.

— Этот человек сказал правду, — проговорил он, указывая на Монжуа, — Нисетта и Сабина не подвергаются никакой опасности — так утверждает Пейрони. Стало быть, мне остается только отомстить, — прибавил он с радостным трепетом, поворачиваясь к Монжуа. — Проснись! — приказал он хриплым голосом, схватив его за руки.

Эпилог

Через три месяца

I. ГРОЗА

Девятого августа 1745 года в Париже утром служили благодарственный молебен в соборе Парижской богоматери, в два часа должен был состояться концерт в саду Тюильри, вечером в восемь часов — фейерверк на площади Людовика XV, а ночью — бал в ратуше.

В этот день Людовик XV Возлюбленный, после великолепной трехмесячной кампании, возвратился в столицу своего королевства, увенчанный лаврами. На перекрестках танцевали, на улицах пускали ракеты. На улице Сент-Оноре особенно великолепным освещением отличались два дома: Даже — королевского парикмахера, и Рупара — чулочника.