Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
— Черт бы побрал и лечение, и сам Карлсбад! Что касается графини Экардштейн, старшей, с темно-русыми волосами, — то вы правы. Она поглядывает на меня с такой меланхоличной улыбкой, точно готова капитулировать.
— Вы уже обстреляли ее?
— Сказать по правде, я бросил в цитадель несколько зажигательных писем.
— Яснее, вы писали ей любовные письма, воспламенившие ее тридцатилетнюю любовь? Она вам отвечала?
— Да, вроде этого… Не хочу я разыгрывать роль француза, хоть пусть накинутся на меня все папы! По крайней мере она узнает, что я немец. И неужели сидеть мне одиноко в замке Крехинген?
— Следовательно, вы приняли благоразумное решение жениться на старшей графине Экардштейн?
— Само собой разумеется! Молодая жена — недурное средство против ломоты. Да и вы, любезный Ведель, должны бы сделать то же самое.
— Нет, не гожусь я для брачной жизни, Крехинген, почему — это вам хорошо известно. Сбросьте французскую маску и женитесь себе с Богом, но ради дружбы нашей не выдавайте моего имени и позвольте мне быть кавалером де Кандебек.
Крехинген протянул ему руку.
— Да, Леопольд, блестящее дело при Кандебеке способно усладить даже самый печальный закат жизни. Но если я желаю еще житейских радостей, то для вас будущность открыта и подавно. Однако воротимся, через час солнце скроется за горами, и в долинах потянет холодком.
— Нет, нет. Я подальше пойду в горы.
— К Гейцингсфельзену, вашему любимому месту? Не дурачьтесь. Еще простудитесь.
— Ничего! Итак, дайте честное слово, что вы будете молчать! Все, что угодно говорите, только не объявляйте моего имени.
— Можете положиться на меня, друг. Достаточно вашего желания. Когда вы воротитесь?
— Через три часа, теперь всего четыре.
Они расстались. Полковник поковылял назад, а его белокурый товарищ, в сопровождении слуги и мавра, по горной тропинке отправился к цели своей прогулки. Он шел, мрачно понурив голову, только сухие листья шуршали под его ногами. Тропинка вела через гребень горы на карлсбадскую дорогу. Отправившись по ней, кавалер де Кандебек спустился в скалистую котловину, где, пенясь, стремился Эгер, берега которого были обставлены какими-то причудливыми, похожими на человеческие фигуры, скалами, бывавшим в Карлсбаде известны эти каменные колонны.
При входе в долину, кавалер обратился к своим слугам:
— Останьтесь здесь. Я посижу немножко на старом месте — в последний раз. Через несколько дней мы уедем.
Он взял у мавра книгу, в которой торчал карандаш, и, поднявшись по реке до скамейки, откуда как раз видны были странные скалы, открыл альбом. В альбоме неумелой рукой был набросан образ скалистого ландшафта, который кавалер хотел докончить сегодня. Он начал рисовать, а мысли его между тем неслись назад, к полковнику, его другу.
— Счастливый человек! Несмотря на подагру и пятьдесят три года, поздняя любовь, подобно вечерней заре, проникла в его сердце! А я? Нет уже ни Бенигны, ни племянника Буссо, я умру одинокий, следовательно, представителем знатного рода Веделей остается только Курт Каспар и его сын. Все вокруг меня пустеет, вянет и засыхает! Хоть бы на одно мгновение перенестись в Англию и взглянуть, жива ли она? Вероятно, и она тоже умерла! Порою мне кажется, что это невозможно. Она жива, она повсюду ищет меня, она возвратится в это старое, истерзанное сердце!
В то время, как наш приятель предавался воспоминаниям былого и с жестоким удовольствием растравлял раны своего сердца, слуги его стояли у входа в долину. Вдруг они услышали позади себя шум едущего экипажа и топот лошадей.
— Кто это, Юмниц? — спросил мавр, толкнув своего спутника и указывая на одетую по-дорожному женщину, которая в сопровождении проводника быстро спускалась в долину. Слуга хотел было поспешить к даме, но она сделала ему знак рукой и приложила палец к губам. Немец снял шляпу и поклонился. Поспешно пройдя мимо них, дама остановилась, завидев Леопольда.
— Леопольд, Леопольд! Узнаешь ли ты меня?
— Анна! Анна фон Эйкштедт, это ты? И неужели правда, что ты искала меня, что ты приехала ко мне?
— И вместе с тем я привезла тебе радостную и лестную весть!
Она поспешно вынула продолговатый бархатный ящичек и с сияющим лицом сказала:
— Посмотри! Благодарная Елизавета прислала тебе это в доказательство того, что твоя честь чиста перед всем миром и что два раза ты спас ее!
Леопольд открыл ящичек, в котором блестела голубая лента с брильянтовой пряжкой, а Анна стала на колени и с улыбкой повязала орден на ногу Леопольда, сказав:
— Тебя, лорд Ведель, имперский рыцарь, победитель при Кандебеке, украшаю я по приказанию Елизаветы орденом этим! Заговорщики Бабингтон и Тимборн получили кровавое воздаяние!
— Моя жена! Теперь ты моя до самой могилы! — вскричал Леопольд, обнимая Анну.
— Не только до могилы, но и за могилою, потому что любовь не знает смерти!
— В таком случае, ты немедленно же исполнишь мое желание.
— Каждое, Леопольд!
— Мы отправимся в Кремцов, и в первом же саксонском городе, где есть лютеранская церковь, ты сделаешься моею женой. Ты согласна?
— Да, мой милый муж!
Рука об руку они направились к экипажу, к которому уже поспешили проводники и слуги Леопольда.
— Садись, жених мой! Я принимаю команду, и все должны повиноваться мне!
— Скажи, Анна, каким образом ты отыскала меня? Разве покушение Бабингтона состоялось только теперь?
— О нет! Год спустя после твоего отъезда из Лондона, Елизавета была однажды в церкви св. Павла, как вдруг Бабингтон бросился к ней с пистолетом в руке. «Это убийца Бабингтон!» — вскричала королева. Беддингфилд стал перед нею и с простреленной головой упал на землю!