Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
За час до рассвета сильный шум внезапно разбудил Леопольда.
— Испанцы! — кричали его люди.
Рыцарь поспешно стал вооружаться и хотел потребовать лошадей, но было уже поздно! Кругом гремели выстрелы, сражающиеся шумели во дворе и в доме. Испанские солдаты ворвались в дом и напали на Леопольда. Бастиан Фейт и Ринов Барвинек, хотевшие помочь своему господину, были застрелены на его глазах, а Леопольд фон Ведель взят в плен!
В первое мгновение Леопольду казалось, что он сой дет с ума. Все, составлявшее лучшую долю его существа уже погибло, только смутный инстинкт самосохранения не вполне покинул его. Его привезли в крепость Ангальт отстоявшую на полчаса пути от Исселя. Идя по узкому подъемному мосту и заметив, что безводный ров порос только тростником, Леопольд бросил в него свой кошелек с семнадцатью червонцами, чтобы не достался он неприятелю. Леопольда тотчас же привели в городскую тюрьму, в отвратительнейшую камеру первого этажа, грязную, холодную и представлявшую одно только удобство: сквозь железную решетку можно было видеть небольшой рынок.
Обессиленный физически, совершенно изможденный, его мозг горел горячечным жаром, пульс ускоренно бился, сердце сжималось. Когда за ним затворилась дверь, Леопольд подошел к окну, прислонился горячим лбом к железной решетке и, как сквозь туман, стал глядеть на улицу. Все чувства его сосредоточились теперь в зрении и слухе, потому что дорогой он слышал за собой дальний гул битвы. Через час улицы оживились. Вдали раздался звук труб, жители высыпали из домов и столпились под большой липой, стоявшей еще без листьев на площади. Испанцы возвращались с поля боя. Во главе блестящего полка валлонской пехоты ехал полковник. За первым отрядом показались пленные под усиленным конвоем: Лоренц фон Ведель, родственник Леопольда, фон Боссе, Арнсдорф, фон Китлиц, полковник Эйтельгейнц фон Кирсберг и Шлемпер. Леопольд уже не чувствовал собственного горя, но слезы хлынули у него из глаз при виде товарищей! Валлонский полк развернулся на площади вокруг липы, а зеваки порасходились по домам. Леопольд заметил, как пленных вывели перед фронтом, на дереве что-то начали делать. Послышалась короткая речь полковника, затем раздалась команда и барабанный бой… «Philippus secundos vivat!» — грянуло в рядах, и войска с пленными разошлись в разные стороны. Сон ли это, или действительность? На липе болтался вздрагивавший труп, а тут же равнодушно ходил взад-вперед валлонский часовой!
— Боже великий! — прошептал Леопольд. — Это Шлемпер, я узнаю его по трубе… Беннингсгаузен, Беннингсгаузен! Ты причина всех наших бедствий, масленичная ночь.
Прошло несколько дней в тяжком однообразии, плохая пища, жесткая постель… Вдруг к Леопольду явился валлонский полковник Стеффен Прейс, который отрекомендовал себя также в качестве местного коменданта.
— Я слышал от товарищей ваших, — сказал он Леопольду, — что вы достаточно богаты, чтобы дать за себя выкуп. Если у вас нет денег, то вместе с прочими я отправлю вас к его светлости герцогу Фарнезе, который так же живо покончит с вами, еретической сволочью, как я вот с ним, — и полковник указал на труп Шлемпера.
— Господин полковник, я пленный, следовательно, должен покориться всему, что вам угодно будет сделать со мною. Будьте, однако, уверены, что если бы вы были моим пленным, то как дворянин, я устыдился бы оскорблять вас в несчастии, издеваться над вами или угрожать вам.
— Гм… гм… Я не касаюсь ни вашей чести, ни религии вашей, но так как вы в плену, то и приходится вам расплачиваться. Если бы я поступал согласно моим инструкциям, то следовало бы вас отправить вместе с другими. Но вы из старинного дворянского рода, вы богаты, а я беден, я должен извлекать деньги из войны.
— Сколько же вы требуете, господин полковник?
— Заплатите триста червонных и затем вы свободны.
— Будь у меня деньги, я заплатил бы немедленно. Но я всего лишился и ничего вы не найдете, хоть обыщите меня всего.
— Черт побери! И у вас ничего нет?
— Положительно ничего при себе, разумеется. Остается одно: быть может, вы найдете великодушного человека, который даст мне денег под залог золотой цепи и оправленного в серебро оружия.
— Золотой цепи? Где же она?
— Не при мне, в этом вы можете легко убедиться. Я оставил ее в Вестфалии, во время последнего взбалмошного похода нашего. Но где это, я вам не скажу, господин полковник. По словам вашим, вы бедны и, наверное, не слишком щепетильны насчет способов приобретения. Очень может случиться, что цепь и оружие вы возьмете, а меня оставите в клетке.
— Право, вы человек не глупый! — захохотал Стеффен Прейс. — Этим только подтверждается доброе мнение о вас товарищей ваших. Посмотрю, не найдется ли кто-либо, кто дал бы вам немножко денег в это смутное время. А до тех пор потерпите.
— Не щадите усилий, чтобы добыть деньги. Могу ли я спросить, чем кончил мой полковник, мой старый и храбрый полковник Бок, и прочие товарищи мои?
— Они сражались, как люди храбрые. Одиннадцать офицеров-дворян, и в числе их фон Путлиц, пали вместе со множеством рядовых. Как ни поредели их ряды, но полковник Бок, ваш родственник Георг фон Ведель, ротмистр Шульц и Фюрстенберг с тремястами воинами вынесли знамя из битвы, бросились на кельнско-баварское войско при Кронебурге, застав его врасплох, и пробились.
— Да благословит Господь этих преданных людей! Но зачем вы повесили трубача полковника Эйтельгейнца?
— Потому что у нас, испанских солдат, существует обычай: платить шпионам и пользоваться их услугами, но как скоро они сослужат нам службу и попадутся в наши руки — вешать их. Шлемпер был шпионом баварцев в вашей главной квартире. Как вероломный священник в отношении нашей церкви, как изменник солдат, этот мерзавец вполне заслужил постигшую его участь. Прощайте!
Это известие дополнило самосуд, который Леопольд держал перед самим собой. Но чаша его страданий окончательно переполнилась, когда он узнал, что Георг фон Ведель был расстрелян за неудачную попытку к побегу, а полковник Эйтельгейнц лишил себя жизни в тюрьме.
Наступил зрелый период его жизни. С глубочайшей скорбью увидел Леопольд, что недостоин он счастья на земле и обладания Анной. Если бы он вернул свое прежнее достоинство, если бы захотел малейшего успокоения и отрады, то нашел бы их только в прежнем энтузиазме, в непорочности и идеалах, которые привели его некогда к принцу Оранскому, к Мансфельду, к Ланге и сделали его любимцем матери. Его мать! К ней стремились теперь все его помыслы. Очиститься от грязи безумного его странствования земного, благородными поступками заслужить царствие небесное и затем навеки соединиться с ней — в этом состоял теперь смысл всех его стремлений.
Двадцатого мая его неожиданно посетил полковник Прейс в сопровождении барона Христофора фон Шенка, пообещавшего Леопольду, что он готов снабдить его деньгами под залог золотой цепи и оружия. Леопольд дал барону расписку везельского трактирщика и, четыре дня спустя, полковник отправил нашего грустного и голого, как сокол, героя к барону в Шуленбург. К своему изумлению, Леопольд застал там земляка своего, Эвальда фон дер Гольца, который знал о жестокой участи Веделя и потому побуждал барона освободить Леопольда. Леопольд был теперь свободен, но без всяких средств.