Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
— Но он возвратится, — сказала Анна, — и раз он знаком с Уолсинхэмом, то, наверное, представится ко двору.
— Вполне возможно. Но насколько мне известны его намерения, Леопольд не сделает попытки для сближения с тобой. Он говорил, что если бы ты даже простила его, он считает себя недостойным видеться с тобой.
— Что хочет он этим сказать?
— Я этого не знаю, Анна. Должно быть, он находится в таком положении, которое — будь вы жених и невеста — заставило бы его возвратить тебе обручальное кольцо.
— С какого времени и как давно он находится
— С того времени, как покинул он Кремцов, четыре года тому назад.
Анна села и закрыла лицо руками.
— Он просил тебя только об одном, — нежно сказал Валентин, — если в тебе и погасла любовь, то сохрани, по крайней, мере к нему чувство дружбы.
Слезы наполнили глаза Анны.
— Да, я сохраню к нему чувство дружбы, и, верная моей клятве, по возвращении его, снова стану носить при дворе подаренное им ожерелье. Пусть он знает, что я не забыла его! Каким горестям я иду навстречу! Бесполезные горести бесполезной жизни!
— Я ничего не имею против того, чтобы ты носила ожерелье, Анна, если ты уверена, что это ему приятно…
— Мне ли это приятно, ему ли, но я поклялась, что эта вещь всегда будет при мне.
— Ты подвергаешь себя опасности.
— Какой?
— Это совершенно ясно, — сказала Руфь. — Со смерти нашей матери ты не можешь носить ожерелья, и не думаешь ли ты, что оно не возбудит внимания при дворе?
— В этом можешь быть вполне уверена, — продолжал Валентин. — Не говоря уже о редком достоинстве камней, античная форма ожерелья обратит на себя взоры всех. Если бы королева или кто-либо другой спросил, как оно досталось тебе, что бы ты ответила?
— Я скажу, — зардевшись, ответила Анна, — что оно досталось мне от одного… одного… далекого друга. Это правда, и не может скомпрометировать меня.
— А Леопольда и того менее. Во всяком случае, найдут странным, что до сих пор ты не носила его, будут мучить тебя расспросами, мало ли что станут предполагать… Ожерелье это будет источником многих неприятностей.
— Я сумею перенести их, лишь бы сдержать данное Леопольду слово! Если участь его настолько тяжка, как ты предполагаешь, Валентин, то, как друг его, я столь же глубоко сочувствую ему, как и самой себе!
Она зарыдала и ушла из комнаты.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Путешествие в Шотландию
Если бы Леопольд мог предвидеть, что встреча его с Эйкштедтом хотя не возвратит ему потерянную любовь Анны, но откроет ее сердце для сострадания, горе его в некоторой степени уменьшилось бы. Но не так было в действительности. Опасение, не случилось ли бы чего с Елизаветой во время его отсутствия, так же как и трудность службы, принятой им на себя, с равной силой тяготили его. В нем жило нечто вроде предчувствия, что Бог позволит ему совершить подвиг, который не только поставит его выше всякого порицания, но, быть может, заставит Анну с гордостью взглянуть на забытого друга своей юности.
28-го августа, вечером, в гостиницу «Белый Медведь» явился секретарь Уолсинхэма, Рори, и вручил Леопольду письмо к лорду Гундстону, заявив, что его превосходительство надеется, что на следующее утро Леопольд отправится в путь.
Оставив лишние пожитки в гостинице, фон Ведель 29-го августа в полдень отправился в дорогу. Кроме Гольца, в путешествии приняли участие Ганс фон Трота, молодой саксонский дворянин, один баварец, по имени Сигизмунд фон Гансберг, кельнский купец Иоганн Вахендорф, слуги Леопольда, переводчик и живописец Ванборг. В точности руководствуясь инструкцией, Леопольд отправился указанным ему путем на Гентингтон, Петерборо, Стамфорт и Донкастер. 3-го сентября прибыли они в Нодаллертон, а три дня спустя — в Бервик.
С каждой станции путешественникам давали конюха, который служил им проводником и вместе с тем приводил обратно коней на станцию. 30-го августа, когда они отправились из Куннеля в Петерборо, конюх с таинственным видом подъехал к Леопольду и при помощи переводчика вступил с ним в следующий разговор.
— Милорд, — вполголоса сказал он, — здесь представляется удобный случай для небольшой поездки.
— Что такое!
— Если вам угодно съездить туда, где видна эта башня… Всего полчаса езды… Быть может, вы хотите поговорить с кем-нибудь?.. Дело возможное.
— Башня эта принадлежит какому-нибудь старинному замку, полагаю, — небрежно сказал Леопольд.
— Да, сэр. Это Фотерингей-Кестль… Если вам угодно отправиться незаметно, то съездить туда можно из Петерборо, хотя это будет и подальше… В три часа можно обернуться туда и обратно.
— Я вас не понимаю, друг мой? Что особенного в этом Фотерингее? Кого я увижу там?
— Гм-гм-гм! Не думайте, ваша милость, что я такой уж осел… Я знаю, что вам хорошо известна особа, сидящая там за железными решетками, и что для вас важнее взглянуть на Фотерингей и на леди, чем ехать дальше в Шотландию.
— Взглянуть на леди за железной решеткой? — спросил Леопольд. — Разве это возможно?
— За ней не так строго наблюдают теперь. Мы можем незаметно пробраться туда, тем более, что мой зять состоит там в должности привратника. В это время она, обыкновенно, гуляет по саду и если вы желаете сообщить ей что-либо приятное, то никто, кроме нее, не услышит этого.
Ведель побагровел и охотно потянул бы хлыстом этого бездельника, однако он преодолел себя.
— Значит, ее часто навещают друзья?
— Что ж, человек не без сердца, да и очень уж жалко бедную леди!
Леопольд схватил поводья коня конюха.
— Это не ты придумал, мерзавец! Тебя подкупили! Я или отдам тебя под суд в Петерборо, как шпиона Марии Стюарт, или вот тебе десять червонцев, скажи имя достойного джентльмена, поручившего тебе сделать мне это милое предложение. Переводчик, вы мой свидетель!
— Господа! — сказал побледневший конюх. — Не делайте меня несчастным, сэр! Два дня тому назад сэр Друмонт Дрюри потребовал меня к себе и посулил мне тридцать червонцев, если я заманю вас туда и если он застанет вас у нее.