Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
— Никого я не могу принять теперь. Что это такое?
Он взял у Рори пергамент, развернул и долго смотрел на него.
— Значит, он явился? — спросил министр. — И именно теперь, после этого удара? Посмотрим портрет.
Сэр Френсис открыл ящичек.
— Итак, вот черты нашего заклятого врага, вот голова змеи, беспрестанно готовящаяся укусить! Улики эти чрезвычайно важны для королевы, настолько ли важен для нее их владелец. Введите его.
— При нем есть переводчик.
— Не нужно свидетелей! Благодаря купцам я настолько понимаю немецкий язык, что сумею объясниться с посетителем.
Он взял пергамент и ящичек, положив их перед собой на стол.
Отворилась дверь, и вошел Леопольд фон Ведель без шляпы, с портретом принца Оранского на шее.
— Ваше превосходительство настолько милостивы, что принимаете меня до аудиенции.
Уолсинхэм молча и долго смотрел на рыцаря.
— Гм, — улыбнулся он, — сначала я хотел взглянуть на вас. Но прежде чем мы приступим к беседе, извините, если я выражу удивление, что вы не прибыли в Англию раньше. А еще удивительнее, что вы избрали именно это время для оказания нам подобной чести.
— Надеюсь, что еще не поздно проявить свое мужество в этом деле. Насколько мне известно, королева здорова.
— Благодаря Богу, сэр. Впрочем, о здоровье королевы заботятся ее верные советники. Вам следовало бы приехать сюда года три тому назад. Почему вы медлили до сих пор?
— Мой единственный брат умер, а его вдова и дети требовали моего присутствия дома. Его высочество принц Оранский в обстоятельном письме уведомил обо мне ее величество и вместе с тем указал ей на следы участвующих в деле лиц.
— Так что мы могли бы предохранить себя и без вашей помощи. Не думаете ли вы, что теперь сделать это мы не в состоянии? Именно это возобновило ваше давнее намерение лично действовать здесь и заставило вас покинуть родину?
— Нет, сэр. Я оставил Померанию в сентябре прошедшего года, под знаменами пфальцграфа Казимира участвовал в злополучном походе против Кельна и при Гильмердинге был взят в плен. Освободившись несколько недель тому назад, я решился было поступить на службу к моему прежнему благодетелю принцу Оранскому как вдруг узнал о его смерти.
— И вы намерены поступить на службу ее величества?
— Да, если это угодно королеве.
— При ее высочайшей особе!
— Как? Об этом я и не думал.
— Однако вы надеетесь быть вблизи нее?
— Я надеюсь видеть ее.
— Вы в себе подозрительно уверены!
— Как дворянин, желающий спасти жизнь королевы и подвергающий при этом опасности собственную жизнь, я считаю себя вправе удостоиться чести быть невдалеке от ее величества.
— И какой награды требуете вы за вашу службу?
— Награды?!! Я приехал сюда, сэр, не для того, чтобы выслуживаться! Как кажется, вы очень ошибаетесь относительно меня. Я богат, дворянин и могу довольствоваться благодарностью вашей королевы и сознанием, что в ней я нашел защиту моей религии и могучего врага Филиппу Испанскому.
— Вы уже представились испанскому послу?
— Нет. Времени для этого хватит, если королеве угодно будет, чтобы я явился к моим так называемым сообщникам.
— Достойный сэр, я опасаюсь, что мы не воспользуемся вашими услугами. На жизнь королевы покушаются не те убийцы, которые указаны вами, а совсем другие. В январе была уже сделана попытка одним католическим священником.
— В январе? Я об этом ничего не знал! В то время я служил в войсках Казимира.
— Вот видите, несмотря на декрет и портрет папы, вы не знаете козней, затеваемых им и Филиппом в Англии.
— Но я сумею открыть их!
— Королеве доложили о вашем прибытии и затем ее величество решит, имеются ли у нее основания, чтобы воспользоваться для чего-либо вашими услугами. Когда вы приехали?
— Семнадцатого утром.
— В какой гостинице вы остановились?
— В «Белом Медведе», в Лондоне.
— Вы еще не осмотрели Лондон?
— Я считаю моей первейшей обязанностью поступить здесь на службу.
— По-видимому, вы страстно желаете поступить к нам на службу! У вас есть знакомые в Лондоне?
— За исключением вас и моего хозяина, я не знаком ни с одним англичанином.
— И ни с одним шотландцем?
— Решительно — ни с одним!
— Быть может, вы желаете посетить Шотландию или наши северные провинции?
— Милорд статс-секретарь, воистину я вас не понимаю! Я прибыл в Англию не ради удовольствия, а в виду серьезного дела.
— Хорошо, сэр. Извините, если вопросы мои не нравятся вам. Понятно, что решение дела полностью зависит от ее величества. Осмотрите аслейский парк или иначе распорядитесь вашим временем, а через три часа я надеюсь дать вам ответ.
Уолсинхэм знаком отпустил Леопольда — и негодующий рыцарь удалился.
У Леопольда, несомненно, были иногда дни разочарований и негодования. Чем больше размышлял он, тем больше приходил к убеждению, что его подозревают и что статс-секретарь, несмотря на рекомендацию принца Оранского, считает его, Леопольда, человеком сомнительным. Уж не думают ли, что он готов покуситься на жизнь Елизаветы? При этой мысли кровь бросилась ему в лицо от стыда, негодования и гнева. Чтобы его считали тайным папистом, орудием Филиппа здесь, где живет Анна Эйкштедт, чтобы его честь была подобным образом запятнана! Нет, этого он не может вынести! Под влиянием подобных размышлений и чувств он возвратился, по прошествии урочного времени, в приемную статс-секретаря, решившись потребовать удовлетворения, если бы к нему стали относиться со столь оскорбительной недоверчивостью.