Рыцарь Шато д’Ор
Шрифт:
— Ой, дяденька, а куда ж я пойду? — всхлипнула девка.
— Это уж тебе виднее, красавица, — пожал плечами Марко. — Ты сама-то откуда?
— Беглая я… — потупившись, прошептала девка, — его светлости маркграфа бывшая дворовая.
— А чего же убегла? — присматриваясь к девке, спросил Марко. — Я ведь сам у маркграфа служил, что-то не припомню там такой…
— А давно ты у маркграфа-то служил, дяденька?
— Да уж лет двадцать тому, милая!
— Ну, так мне всего-то двадцать четыре, я тогда еще в деревне жила, в Грюндорфе!
— В
— Клары я дочка, второй дом от запруды.
Марко смущенно кашлянул и молвил:
— Клары? Дочки Петера Горбатого? А бабку помнишь?
— Бабка у нас раньше померла, меня еще тогда на свете не было.
— Верно… Мать-то жива твоя?
— Померла как раз в Рождество Христово, мне пять лет было…
— А отец у тебя был?
— Вроде бы был при оруженосцах его светлости, в конюхах, но я его ни разу не видела.
— Так-так! — оживился Марко. — Значит, незаконная ты, верно?
— Дед говорил, что не дал его светлость моему отцу разрешения на свадьбу и выпорол еще вдобавок. Так они грехом грешили, тайно. За семь верст отец скакал до Визенфурта, чтобы с матерью любиться. Дед-то говорил, что он их ловил сперва, мать сек, его убить хотел, а потом плюнул и решил, что будет, то будет! Вот я и родилась.
Марко шмыгнул носом, хотя простудой не страдал. Он готов был разрыдаться — и было от чего.
— Ну а потом? Что дед-то говорил?
— Священник на отца с матерью его светлости донес, что в блуде живут. Его светлость отца казнить хотел, да пожалел вроде, выпороли их обоих да епитимью наложили. А отца маркграф услал на три года в какой-то замок — конюшни чистить. А оттуда уж не прибежишь. Говорят, за три года маркграф его обучил честности небывалой. А как была война с какими-то графьями, ушел он в лучники… Убили его или нет, дед того не знает, только с войны он не пришел, а мама через четыре года померла… Или через три, уж не помню…
— Грех-то! — вырвалось у Марко. — Грех-то какой! Кровосмеситель я и прелюбодей!
Марта испуганно поглядела на него. А Марко, увидев на стене распятие, поставил Марту на колени, затем плюхнулся рядом.
— Молись! — взревел он. — Молись, блудница! Молись Господу нашему, чтоб он простил нам с тобой прегрешение это! Отец я твой! Отец!!!
— Господи всеблагой и милосердный!.. — запричитала Марта, поглядывая на Марко, впившегося безумным взором в мученический лик Христа…
Со двора раздался резкий, призывный свист Ульриха. Марко продолжал исступленно молиться.
— Граф свистит! — встрепенулась Марта. — Идем, отец мой, идем! Священник говорил, что Христос велел Богу Богово отдавать, а кесарю — кесарево…
— Марко! — послышалось со двора. — Живей, скотина!
Марко тяжело поднялся с колен и, собрав оружие, взял Марту за руку.
— Со мной поедешь! — сказал он так, что Марта тотчас поняла — не отвертеться. Она хотела сказать, что здесь, на постоялом дворе, у нее есть каморка, где припрятано три цехина и семь серебряных монет, а также ворованный перстенек с какого-то загулявшего купца, но голос у нее пропал — она не могла вымолвить ни слова. И Марта пошла за человеком, не устыдившимся назвать ее дочерью и признаться пред Господом в своих грехах.
…Ульрих стоял во дворе вне себя от ярости. Марко появился в тот момент, когда ярость эта уже достигла всех возможных пределов. Увидев, что слуга ведет за руку Марту, Ульрих прошипел, сверкая глазами:
— Тебе что, мало, идиот?! Куда ты ее тащишь? Обалдел?!
Марко, глянув исподлобья на своего хозяина, сказал внушительно и строго:
— Помолчи, ваша милость! С нами она поедет, понял?!
Ульрих размахнулся и двинул Марко кулаком в зубы. Попади под такой удар другой, возможно, этого беднягу пришлось бы приводить в чувство целый час, а то и дольше, но Марко лишь пошатнулся, но на ногах устоял. Затем ответил графу де Шато-д’Ору таким ударом, что тот рухнул наземь как подкошенный. Марта взвизгнула.
— Тихо, — сказал Марко. Он взял своего господина за грудки и с легкостью забросил девяностокилограммовую тушу в седло. — Садись на битюга, — велел он дочери. — И тихо!..
Путаясь в Ульриховом плаще, Марта забралась на вьючную лошадь и пристроилась среди поклажи. Марко влез на свою клячу и, чмокнув губами, ударил ее деревянными сандалиями по ребрам. Кляча всхрапнула, выражая недовольство, и пошла вперед. Ульрих инстинктивно держался за шею своего коня, которого Марко повел за собою на поводу.
— Что же теперь будет? — спросила Марта, всхлипывая и ничего толком не понимая. Мозг ее был затуманен вином и новыми впечатлениями. Она чего-то боялась и вместе с тем надеялась на что-то очень хорошее и светлое, быть может, даже прекрасное, ждавшее ее впереди.
— Все хорошо будет! — словно угадывая ее мысли, сказал Марко. — Все будет хорошо… Теперь я тоже знаю, зачем мне дальше жить, вот что!
— А все равно ты дурак, — держась за челюсть, пробормотал Ульрих. — За что ты мне врезал, не понимаю…
— Потом объясню, ваша милость, потом, — успокоил Марко своего господина… и друга.
НОЧЬ БЕЗ ОТКРОВЕННОСТИ
Предыдущая глава еще получит свое продолжение, ибо мы только подвели героев к тому моменту, когда они выступили из «Нахтигаля» на Визенфурт. Однако пора вернуться к двум юным оруженосцам, покинутым нами в довольно-таки неприятной для них ситуации — когда, напуганные рупором Петера Конрада, они вылетели на какую-то лесную просеку и, нещадно стегая коней, мчались, не разбирая дороги. Таким аллюром они прошли две или три мили, после чего кони выдохлись и остановились. Остановились они на берегу широкой и полноводной реки, видимо, той же самой, через которую Ульрих, Франческо и Марко перебрались, направляясь в Шато-д’Ор. Вдоль берега реки тянулась дорога, пересекавшая узкую просеку, с которой выскочили перепуганные юноши на своих измученных, исхлестанных лошадях.