Рыцарь умер дважды
Шрифт:
Нет. Время еще есть. Все получится.
— Я не видел, чтобы кто-то отлучался: честно говоря, ваш городок непривлекателен, а многие молодчики выглядят опасными. И еще, смею уверить, в труппе, в основном, порядочные люди. Я поверил бы, что кто-то из младших стянул конфету или игрушку, но грабить оружейные лавки и тем более… красть трупы?
Я говорю и многое другое. Отрицательно отвечаю на вопрос, есть ли среди нашего реквизита костюмы животных и механические крылья. Слушаю о том, что рейнджеры повторно обыскивают трюм, и приглашаю обыскать свое обиталище. «Я ничем не могу помочь», — слетает
— Послушайте, мистер Райз. — Редфолл, перестав бездумно щуриться на серую реку, снова смотрит на меня. — Я скажу кое-что, что ваш капитан-директор воспримет как угрозу, но вы, думаю, поймете. И сможете донести.
— Да, конечно.
На берегу, на дальнем холме, появляются несколько плечистых мужчин. Они видят привязанных у берега рейнджерских лошадей, переглядываются и скрываются, возвращаются в рощу. Куда они направлялись? Рыбачить? Кажется, у них не было снастей.
— Отчаливайте скорее, — доносится до меня. — А пока не ходите в город поодиночке. Лично вы не ходите и с охраной.
В глазах — холодная уверенность, шериф не шутит. Он не знает, что я могу сделать с любым напавшим на меня, но на миг становится тревожно. Я вспоминаю рассказы тех, с кем воевал, — выходцев со всего света. О том, что, в отличие от Агир-Шуакк, здесь колдунов никогда не короновали. Их жгли на костре. Толпе обезумевших оровиллцев, конечно, до меня не добраться: я сам превращу их в головешки. Если именно в этот миг не буду слаб, если не откроются раны, ведь они открываются тем быстрее, чем больше магии я использую. Если…
— Я напугал вас. Простите. — Редфолл силится улыбнуться, в то время как я тщетно отгоняю беспокойные видения. — Возможно, я сгущаю. Но мне самому уже не радостно ходить по улицам. А я даже не колдун.
— Что вы имеете в виду?
Ненадолго он отворачивается к лесу. Не сомневаюсь, он тоже заметил мелькнувшую группку горожан. Вероятно, выводов он сделал больше, чем я.
— Я укрываю убийцу, мистер Райз, тяну с судом. А еще… — он медлит, — тотемы моего народа напоминали именно то, что горожане видели, — зверолюдей. Они являлись уже дважды, оба раза пропадало оружие. В Оровилле помнят, как я молился им. Как вы думаете, что…
— Чушь! — Глубоко возмущенный, я подступаю на шаг. — Вы служите закону! Местный священник — ваш друг! Какое отношение вы можете иметь к… этому?
— Дело в том, что у нас не один священник, и не все они мои друзья. — Шериф уже не пытается улыбаться. — Напуганные люди видят лишь дурное. А сегодня дурного на моем счету прибавилось.
— Я не понимаю.
Опять он кидает тусклый взгляд на берег.
— Я доверяю вам и знаю: ваши фокусы — лишь фокусы. Это не я, а горожане рвались поболтать с вами. Мне пришлось взять парней и пойти на корабль, чтобы удержать их. Жаль, ненадолго. В этом пожаре огня и ветра уже слишком много, чтобы помог легкий дождь.
И он замолкает, хмуро скрестив руки.
Ему нет и двадцати пяти, — вспомнив об этом, я потупляю глаза. По здешним меркам он молод: мог бы еще положиться на близких, не принимать решений в одиночку, не жить в постоянной неустроенности и опасности. Мог бы… За столь же молодой Жанной, за Эммой, даже за рядовыми, стрелявшими со мной из одних окопов, — за всеми я когда-то угадывал заботливые родительские тени, молитвы, призрачное домашнее тепло. За спиной Редфолла — пустота. Раскинь он руки прямо сейчас — она проглотит. Но он не раскинет. Собранный и спокойный, с начищенной звездой на груди, он вернется в город и станет очередным из тех, чью жизнь я сломал. Его уничтожат. Сразу, едва перестанут видеть защитника и увидят угрозу.
— Вы успешно дали три представления. Но настроения изменились, так что поторопите отплытие, оставьте скорее нас с нашими странностями. И будьте осторожнее.
Сказав это и кивнув на прощание, Редфолл снова идет к лестнице.
— Вы тоже.
…Уже через десять минут и он, и его рейнджеры сходят на берег, отвязывают лошадей, уезжают по холму прочь — хмурые и настороженные. Я смотрю им вслед и думаю о том, что не выполню обещания. Я сам позавчера повредил наше гребное колесо. Чтобы, не дайте Звезды, Бранденберг не отчалил.
Мне нужен Мильтон, — чтобы победить, оборвать войну, воскреснуть. Все это еще недавно казалось таким простым, дразнило, и… что теперь? Я запер свою цирковую семью в обозленном городе. Предал. Подставил. К нам нагрянут с погромом, едва случится новая беда, ведь мы чужаки. Странные чужаки. А в маленьких городках, да и везде, куда приходит страх, не любят чужаков. И не оставляют их в живых.
Проклятье. Так больше нельзя. Два мира рвут меня на части и разрываются сами. Но…
Я спасу оба. Все будет не так, как однажды — когда не спасли меня.
Праздник Созидания. Последний Сухой сезон старого мира
Имя моего отца — Элиэн Добрая Воля, и он — двадцать седьмой и’лияр, светоч Агир-Шуакк.
Имя моего отца — Элиэн Добрая Воля, и среди множества его славных поступков ярко сияет последний: он приютил жителей другого мира, принял их как детей своих.
Имя моего отца — Элиэн Добрая Воля. И я ненавижу его всей душой, потому что добрую волю он дарит всем и каждому, кроме меня.
Четырнадцать, лишь четырнадцать раз с моего рождения над Зеленым миром шли Дожди. Четырнадцать, лишь четырнадцать раз они сменялись Сухими сезонами. В четырнадцать ты уже почти понимаешь, что к чему в жизни, но она пока к тебе щедра. Она дает резвиться, встречать незнакомцев, совершать ошибки. Она красуется со всех сторон. Она щедро раскидывает перед тобой карты; на каждой — десятки дорог. Чего ты хочешь, маленькое существо? Слушать Звезды, и молиться им, и доносить чужие мольбы? Оживлять камень, возводя башни? Удивлять народ представлениями, подвигами? А может, хочешь найти кого-то, и увести в маленький дом, и тихо растить детей? Вот. Вот что слышат юные существа до шестнадцатых или даже семнадцатых своих Дождей, вот что видят, смыкая веки.