Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Мисс Эмма? — Он поднимает воспаленные глаза с явным облегчением. — Слава Богу. Мне уже казалось, еще кто-то пришел винить нас в том, как скверно мы стали работать.
Он часто зовет меня «мисс Эмма», так и не привык просто обращаться по имени. Как никогда хочу напомнить, сколь близки мы — он, Джейн и я — были в детстве, хочу зацепиться за что-то светлое, утешить немного и себя, и его. Но времени нет. Я не уверена, что оно есть и на формальную вежливость. И все же… Винсент мне не чужой, а возможно, его я тоже вижу в последний раз. И, подходя, я тепло улыбаюсь своему неродному краснокожему кузену.
— Это лишь я. Здравствуй, как ты? Где остальные?
— В церкви. — Он все так же изнуренно глядит снизу вверх. — В церквях, каждый в своей.
— Я была далеко.
Слишком далеко. Усмешка Винсента становится кривой и стирается вовсе.
40
В Оровилле и окрестностях в описываемый период проживало почти 10 000 китайских рабочих.
— Вряд ли Ларсен поддался общему порыву, если и поддался, я не пойду. Я… — он медлит, — опасаюсь оставлять участок. Андерсен один сейчас. Я даже не решился посадить рядом поджигателей, запер в дальних камерах, но и оттуда они иногда кричат проклятья.
— Боже…
А ведь он прав: пока одни будут молиться, другие спалят тюрьму, и никто не помешает. «Веселой весталке», горевшей недавно, просто повезло, у нее пострадали лишь крыша и часть палубы. Животные сразу подняли такой шум, что перебудили труппу, и пожар потушили без потерь. Я знаю, кто помог всем спастись, у этого кого-то обгорела часть лица и волос. От башни Великого остались угольки, я сама видела, когда почернелый театр уходил по реке. Его чинят, чтобы скорее убраться еще дальше. На церковном собрании преподобный осудил поджог, высказался и шериф, собрав толпу на главной площади. Слова первого, может, и утихомирили часть нашей общины, но не помешали трусливым возгласам других священников. Слова второго неожиданно не поддержал мэр: мялся, отводил глаза, бормотал: «Поймите, нужно же расследовать, больше расследовать…». В тревожном молчании похоронили торговца оружием, — на горле его виднелись следы волчьих зубов. В таком же молчании разошлись. А сегодня — когда откуда-то просочились слухи о похищении тела Джейн, — стало совсем плохо.
— Винсент, я… хочу увидеть Сэмюеля, — произношу после промедления, и он без удивления кивает. — Пожалуйста. Я ненадолго. Я не верю в его вину, я…
— Знаю, — тихо прерывает он. — Ты никогда не была слепой.
Он кладет письмо, которое все время мял в пальцах, на стол. Я не могу разобрать мелкий почерк, но легко читаю размашистую подпись — «Дж. Андерсен». Редфолл перехватывает взгляд и все так же глухо сообщает:
— Его отец скоро привезет хорошего адвоката и пару пинкертонов. [41] — Лицо мрачнеет сильнее, хотя мне не казалось это возможным. — Не стану возражать. Мэр прав в одном: нужно расследовать, а я в тупике. Люди злы и напуганы, время дорого. Мне бы продержаться, сберечь хотя бы жизни этого юноши, своих парней…
41
Национальное детективное агентство Пинкертона, «пинкертоны» — крупнейшая в США организация, основанная в 1850 году и занимавшаяся детективной, а также охранной деятельностью. Имело офисы в разных частях страны. Составляло альтернативу регулярным полицейским силам, находившимся еще в стадии формирования. Существует до сих пор.
— …и свою собственную. — Я тяжело сглатываю. — Джейн бы этого хотела. Мы тоже.
Он благодарно, но блекло кивает и поднимается на ноги.
— Если я поймаю чудовищ, это уже мало поможет. Хотя мне все чаще кажется, что они — даже не шутка. Выдумка, издевка над моим прошлым. Что ж… идем.
Выдумка. Пока Винсент ведет меня к двери, через коридор, а затем по тюремному двору, я избегаю его взгляда и украдкой вытираю глаза.
Мне давно стоило пойти к повстанцам. Под личиной Джейн, с ее непреклонностью допытаться, как они попадают в Оровилл. Элилейя, конечно, сказала, что никого не выпускает, а Кьори когда-то уверяла, что другого пути нет. Но Ойво и Эйро нашли его. Как? Я и не пыталась выяснить, я боюсь: с мечом и в доспехе, я все равно не Жанна. Если «звериные», поверившие обману впервые, раскроют его сейчас, мне не жить. Я не просила и помощи Вайю: сегодня, заметив увядающие цветы в темных прядях, я окончательно поняла, что он не выстоит против Ойво и Эйро, особенно теперь, когда они вооружились. Нет. Лишь один человек способен усмирить бешеных чудовищ. Я помогу ему воскреснуть и спасу всех.
С этой мыслью я переступаю порог. В темной тюрьме не так тихо, как было на солнечной улице. Камера Сэма — одна из первых на пути, соседние пустуют, а вот из глубин помещения слышны брань и смех, от которых Андерсен, лежащий на койке, то и дело вздрагивает. Впрочем, возможно, его просто колотит озноб — тот, что охватывает в сырых застенках и меня. По рукам расходятся колючие мурашки. Ниже оттягивая рукава платья, я глубоко вздыхаю.
— Мистер Андерсен. — Винсент отделяет от связки ключ, чтобы впустить меня в камеру. — К вам пришли.
— Я ни с кем не хочу говорить.
Сиплый голос, резкие движения, мутный взгляд исподлобья. Подбородок Сэма зарос, волосы свалялись, одежда помята. Он будто не видел ни стопки свежих вещей на краю койки, ни кувшина для умывания. Возможно, действительно не видел, а теперь не видит меня. Сердце сжимается. Винсент скрежещет ключом в скважине, собирается отомкнуть замок…
— НЕ ОТКРЫВАЙТЕ!
Крик тем страшнее, чем глуше были первые слова. Сэм вскакивает, бешено летит нам навстречу. Рука, просунувшись через решетку, бьет по запястью шерифа, силясь… нет, не отнять, а отшвырнуть ключ. Редфолл подчиняется, отступает, стиснув пальцы на кусочке металла, затем возвращает его к десятку таких же на кривое железное кольцо. Сэм смотрит на связку завороженно и облегченно одновременно, кивает и… разом успокаивается.
— Спасибо, мистер Редфолл. Эмме все равно не стоит задерживаться, тут промозгло.
— Сэм… — Вблизи вижу: губы отливают нездоровой синевой. Как он сидит здесь?
Горячая пелена снова застит глаза. Я сжимаю железные прутья, накрывая своими руками руки Сэма. Мы смотрим друг на друга, — безмолвные и источенные горем, но неожиданно сближенные им, как никогда прежде. Мы оба — узники. Моя камера больше, моя камера — целый мир, но важно ли это, если мне точно так же не сбежать?
— Скоро вернусь, — произносит Винсент откуда-то издалека. — Отыщу для мистера Андерсена что-то теплое. Мисс Эмма, пожалуйста, не отходи от камеры.
— Не отойду…
Смогла бы я? Смогла бы вообще оставить Сэма так? Направляясь сюда, я не думала, каким застану его. И не думала, что разбитое, обожженное, а потом закаленное сталью сердце меня предаст.
Винсент покидает нас, уносит ключи. В тюремном коридоре снова брань и зычные смешки: назойливый шум в ушах, но я не улавливаю ни слова из грязных потоков. Сэм же что-то понимает, видимо, не может не слушать и не слышать. Он горестно улыбается.
— Слышишь? Обещают выбить из меня всех демонов сапогами.
— Демонов…
Его холодные руки дрожат под моими руками.
— Да, Эмма. Демонов. Я очень опасен.
— Глупости.
— Они вырвались несколько дней назад. — Он не сводит с меня глаз. — Разбили окно. Погнули решетку, рейнджерам пришлось ее чинить. Я доставляю столько неудобств хорошим людям… например, убивая их или ломая их вещи…
Он дико смеется, качая головой; сальные пряди падают на высокий лоб. Хочется отвести их, но… держать его за руки важнее. Его никто не держал за руки так давно.