Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Мне пора. Я буду за тебя молиться.
— Эмма…
Он тянется поцеловать мою руку, но я отнимаю ее. Покидаю тюрьму, пересекаю двор, нетвердо следую обратно в основное здание рейнджеров. Я яростно вытираю глаза. Бормочу как заклинание, как молитву: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе…». Не помогает. Ничего не помогает. Я продолжаю слышать другие слова. «Отнимите камень».
Откуда эта тварь может знать Библию? И почему зовет мою сестру не Жанной — Джейн?
…Винсент, возможно, забыл об обещании вернуться, возможно, потерял счет времени.
— Не езди по городу одна, Эмма. Пожалуйста.
Эмма. Не «мисс».
— Конечно, Винсент. Спасибо за заботу. И… Сэму действительно холодно.
— Я принесу ему что-нибудь.
— Благослови Господь…
Вас обоих. Вас всех.
Я выхожу на пустую террасу, спускаюсь с крыльца и отвязываю лошадь. Улица безлюдна, и каждый пыльный камень пронизан злым любопытным солнцем. Оно наблюдает. Оно чего-то ждет. Ждет, и слова молитв в его лучах, наверное, острее ножей.
…Я выполню обещание, которое дала Винсенту: не буду ездить по Оровиллу одна. Я даже не вернусь в лес, где в развалинах древних жилищ оставила доспехи Джейн. Впрочем… я не вернусь и домой. Мой путь дальше. Лжет Мэчитехьо или нет, но захватившее мою душу чудовище право в одном: мы с Великим задержались. Слишком положились на обстоятельства, слишком уступили: он своей дружбе, а я — своей трусости.
И теперь мне остается только скорее найти путь к реке.
8
СКАЗКА О СВОБОДЕ
Небо заливает густая вечерняя синева, но вместо умиротворения и прохлады несет тревогу и жар. Если со вторым я борюсь, усилием воли отгоняя хотя бы на время, то с первым не сделать ничего. У меня была сложная неделя в Гридли — новорожденном, строящемся неподалеку от Оровилла городке. Каждый день оседал в памяти испытаниями и смертями. Тиф, такой неожиданный для этих плодородных уютных мест, оказался упорным захватчиком, а едва показалось, что он отступает, что мой труд принес плоды, что я немного облегчил бремя вины за неспасенную Джейн, — приехала несчастная Эмма. Ее вести разбередили все поджившие раны. Теперь мы спешим домой, и я не могу, не смею признаться девочке, что…
— Что-то случилось, доктор? — Она, едущая чуть впереди, оборачивается, когда я обтираю лоб платком. — Устали?
…Не смею. Нет. Может, обойдется?
— Что вы, я полон сил. Сегодняшний день был уже легче предыдущих.
— Тогда прибавим немного… хорошо?
Получив кивок, она — прямая, отрешенная и незнакомо взрослая — шпорит лошадь. Я кусаю губы; дурнота заставляет крепче сжать поводья. Эмма права: время дорого, если дома все действительно так ужасно. Вряд ли честная девочка сгустила бы краски, скорее разбавила их, щадя меня. Поступки ее сказали куда больше: Эмма покинула Оровилл. Эмма, боящаяся своей тени, преодолела мили лесистого безлюдья, чтобы найти меня.
…Лошадь издохла, едва мисс Бернфилд влетела во двор поместья Джорджа Гридли. [42] Именно под своей крышей этот щедрый джентльмен, крупнейший местный землевладелец, позволил организовать госпиталь, и сюда Эмму, видимо, направили горожане. Когда я подбежал, она лежала на траве, и мне даже показалось, что девочка мертва, как и кобыла, исходящая пеной. Но вскоре Эмма очнулась, ухватилась за мою руку и, мутно глядя мне в лицо, заговорила. Я узнал о пропаже тела Джейн, о ночных тварях, о признании младшего Андерсена. Об ужасах, коими священники заражают паству, и опале, в которую попал шериф. Худшее Эмма оставила напоследок:
42
Гридли, Джордж — один из первых крупных скотопромышленников округа Бьютт. В его честь назван городок.
— Доктор, пожар был страшным. Ваш друг-иллюзионист… вы нужны ему. Это главное, почему я решилась приехать, ведь он был так добр к нашей семье.
— Амбер?..
— Только вы можете его спасти.
Она прятала глаза. Я, и так падающий от нервного и физического истощения, не спросил подробностей, решил, что лучше увижу все сам, чем немедля начну представлять. Горько было осознать: я отдал столько сил чужим и бросил своих! Пора возвращаться, благо, из Сакраменто прибыли сегодня два молодых врача, и я не оставляю Гридли на произвол судьбы.
— Вы сможете выехать прямо сейчас? Я боюсь, мистер Райз…
— Да, Эмма. Только найдем вам лошадь. Когда это вы научились ездить верхом?
Она натянуто засмеялась.
— Я научилась многому.
…Там, в тенистом саду Гридли, она показалась мне странной — эта добрая славная девочка. Кажется и теперь, хотя мы почти не говорим, а только прибавляем и прибавляем скорости. До Оровилла недалеко, две трети пути позади. Вот уже пришвартована «Веселая весталка»: башни Амбера больше нет, часть палуб — пепелище. Многие иллюминаторы светятся, видны человеческие силуэты на носу и возле гребного колеса. Я направляю к воде лошадь, но Эмма тут же нервно, даже зло меня останавливает:
— Они все в порядке! Мистер Райз… не с ними.
— Хм. И где же он?
Девочка улыбается — и гасит мое спонтанное необъяснимое подозрение. Улыбка делает бледное лицо почти детским, только в глазах прежние непонятные, нездоровые огоньки. Они напоминают голод во взгляде бездомной кошки, и, каким бы отталкивающе глупым ни был этот мелькнувший образ, от него трудно избавиться.
— Он нашел ваши ключи. Вы ему говорили, где храните их?..
Невольно смеюсь, качая головой: не то что не успел, но и не собирался. Впрочем, Амберу вряд ли трудно было бы проникнуть в такую развалину, как мой особняк, а уж наглости хватило бы точно. Отлично вижу его развалившимся на моей старой софе и попивающим мое вино. Может, в таком случае и увечья его не столь страшны?
— Никто не знает, — спешно уверяет Эмма. — Он ведет себя тихо…
Замолчав, она вдруг прижимает пальцы к виску и склоняет голову Глаза застывают, но губы шевелятся. Так она едет полминуты, не меньше; я не решаюсь заговорить, только внимательно слежу, чтобы не упала. В случае чего я ее подхвачу. Девочка тоже устала, для нее дорога нелегка. В отличие от меня, она ведь не привычна к долгим армейским переходам, а укачивает ее даже в карете.
— Я… молилась, простите.
Она выпрямляется. Молитва не принесла покоя в ее больные глаза. Дальше мы едем молча.