Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Начнем с того, — Райз вызывающе щурится, — что никто не будет никем прикрываться. Это не твои методы, жрец Изувеченного Бога. Верно?..
Я наставляю револьвер на него, но вполне понимаю: зря. Он говорит твердо, глядит прямо и ждет лишь повода меня убить. Что ж. Придется действовать как-то иначе. Кивнув, я неторопливо возвращаю оружие в кобуру и показываю пустые ладони. Пусть поверит. Пусть расслабится. У него манеры и ужимки гордеца, таких легко обмануть покорностью.
— Отлично. — Он складывает пальцы в шпиль. — Ты не глуп. У меня есть мысль. Для начала…
Он
Ругань — гвалт десятков глоток. Запах — у кого-то в руках палки с подожженными тряпками. Другой запах — кровь, я знаю, чья. И две коротких фразы знакомым голосом:
— Баррикадируемся, парни. Они пришли за ним.
Очень далеко. Но рядом. В моей голове.
— Винс… — Раскаленная боль разливается от лба. Я прикрываю глаза ладонью.
Голоса пропали, есть только напряженное дыхание девчонки и Адамса. Стерлись в хвойной прохладе запахи: ничего не горит, нет дыма выстрелов — пока предупредительных. Райз, наблюдая за мной, снова улыбается с жалостливым пониманием. Я ненавижу его все больше, ведь с первой брошенной фразы он был прав.
— Я бы помог ему. Он славный парень, как и ты, впрочем… Но у меня дела.
— Это твоя вина, ублюдок!
Я делаю шаг, но одергиваю себя, останавливаюсь, отступаю дальше, чем стоял. Лихорадочно ослабляю тугой ворот, выпрастываю крест и сжимаю в левом кулаке. Вспоротый ножом палец по новой кровоточит. Выродок передо мной все так же глумится, Адамс за его спиной, присев, ласково обнимает Эмму. Он и девчонка не глядят на нас, я догадываюсь, почему. Они прекрасно знают, кто победит. Но они ошибаются.
— Моя. — Неожиданно смиренный ответ. — Полностью. Поэтому я спасу всех или хотя бы как можно больше.
Я опять дергаюсь к кобуре, когда тонкий палец начинает что-то чертить по воздуху. Две вертикальных линии, круг меж ними, плавный завиток поверху — каждый росчерк наливается малиновым светом. Знак закончен; Райз легко дует на него. Тот растет, чуть подплывает ко мне, зависает шагах в шести. В нарисованном круге дрожит искристое радужное марево.
— Он отправит тебя к шерифу. — Райз кивает в направлении города. — Лишний ствол пригодится в бою, а лишний жрец — там, где разгорячены головы. Даже вооруженные люди слушают священников. Чуть чаще, чем других миротворцев.
Он снова прав. Прав, и, едва в сознание возвращаются запахи, среди которых уже больше пороха, из моей груди вырывается бессильное рычание. Нет. Ему не ускользнуть.
— Благородно. Но не раньше, чем вы пойдете туда со мной и все объясните.
…Я вижу: рейнджеров двенадцать, весь нынешний состав. Все они пока на ногах, сваленная мебель и обрушенный деревянный навес укрывают их от толпы с улицы. Но толпа растет, и кто-то тащит динамит. Я смаргиваю этот образ и делаю шаг, вкрадчиво уточняя:
— Это значит «нет».
— Что ж. Ты сам так захотел.
Он резко поднимает руку. В меня летит лилово-алый луч; в ослепительной яркости тонет весь мир, полный испуганного крика Эммы Бернфилд. Она думает, это конец. Думает, я обречен. Думает, то, что сжирает и пространство, и время, сожрет меня.
Но ведь я не один.
В легендах Юга много демонов и призраков. Люди, столкнувшись с ними, обращаются за защитой к ангелам, и те милостиво помогают попавшим в переплет сбежать. Слушая эти сказки, которые любил рассказывать мне старый кучер, я всегда удивлялся: почему они бегут? Почему? Победить темную тварь куда почетнее, чем просто уцелеть после встречи с ней. «Они боялись, масса Нэйт. И я бы испугался/» «Потому что ты бестолковый старый негр, — неизменно отвечал я. — Если Бог спасает тебя, неужели он не поможет отрубить колдуну голову? Вот мне бы помог!»
Помог бы. Я всегда знал. Знал и знаю, не слыша ни одного Его обещания в своей голове. Именно поэтому я не двигаюсь и, ожидая, пока слепящая вспышка настигнет меня, раскидываю руки. Она настигает. Бьет. И гаснет, не причинив боли.
— Что?.. — Впервые тот, кто был так уверен в себе, отшатывается.
Страшно, когда верный револьвер вдруг впервые дает осечку. Мне ли не знать? Я усмехаюсь так же, как Райз недавно, — с жалостью.
Он даже не понял: то, что должно было снести мне голову, не просто растворилось. Оно ушло в грудь и там изменилось до неузнаваемости. А вот суть осталась. И пора ее вернуть.
— На все воля Господа. — Я вскидываю руку. — Аминь.
Из центра моей ладони летит другой быстрый луч, льдисто-голубой. Поняв, что не погасит его, Райз шарахается вбок, и сияние впивается в дальнюю ель, рассыпая ее в прах от макушки до корней. То же случилось бы со мной. Или с ним. Впрочем, Великий и так валится на траву и тяжело упирается в нее руками, волосы падают на лицо. Двое — Эмма Бернфилд и Мильтон Адамс — открыты. Пора взять их на прицел и закончить всю эту…
— НЕТ! НЕ ТРОГАЙ ИХ!
Голос изменился, стал визгливее и выше. Не знаю, что случилось, но Райз не может встать и ползком, с трудом меняет положение, чтобы оказаться у меня на пути, под дулом моего револьвера. Он, разбитый и сдавшийся, теперь на коленях, совсем как другой, давно. Во взгляде нет злобы, — только ужас. Пленный негр глядел иначе. Но выстрелить так же сложно.
— Они ни в чем не виноваты… я тебе клянусь. Я попросил их помощи, чтобы…
Он осекается. Алая струйка неожиданно бежит изо рта, в углу лопается несколько кровавых пузырей. Я не стрелял в него, никто не стрелял. Но огромное количество кровавых пятен разом расцветает на рубашке. Все больше. Больше. Адамс собирается ринуться вперед, но дрожащая рука поднимается в запрещающем жесте.