Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Сейчас ты не будешь видеть ничего. Слышишь? Никакого дьявола, никаких мертвых.
— Я… не спал без снов четыре ночи.
Четыре ночи. Четыре ночи он видит мертвую девушку, и четыре ночи назад пропало с кладбища ее тело. Я глубоко вздыхаю и опять опускаю ладонь на его лоб.
— Да. Но сейчас — белый день. И ты поспишь.
…Я шепчу над ним молитву, пока не выравнивается дыхание. Я вглядываюсь в застывающее лицо и ищу следы того, что многие церковники, — включая и меня, — старательно отрицают. Нет, лучше не задерживаться на глупой идее, что Андерсен одержим,
— Нэйт?
Винс стоит по ту сторону решетки, нервно за мной наблюдая. Наверное, у меня не жизнеутверждающий вид: я ссутулился, хмурюсь, кусаю губы не меньше несчастного парня. Я торопливо поднимаюсь и выхожу; Редфолл аккуратно, медленно поворачивая ключ, запирает камеру. Весь — одно сплошное напряжение, и никак не реагирует, когда я касаюсь его плеча.
— Мы что-то придумаем. Он ее не убивал, я за это поручусь.
— Он… — Редфолл запинается, подбирая слово, но в конце концов сдается. — Послушай, мое племя верило в…
— Злых духов? — заканчиваю за него. — Почему я не удивлен, дикарь? Выброси это из головы, у тебя и так довольно проблем. Не будем добавлять к ним бесов, ладно? Мальчик потрясен случившимся, и у него бурное воображение, вот и все. А еще он разбил сейчас затылок, нужен медик.
Винсент кивает.
— Пока я послал за его отцом. Буду обсуждать случившееся, расспрошу об этих приступах беспамятства. Черт… — он в который раз трет лоб, — надо ведь поговорить и с Генри Бернфилдом. Боюсь его реакции, скоро до него дойдут слухи. Бедная Селестина…
А если пресечь слухи о пойманном убийце другими, об одержимости, — начнется Салем. Что лучше прямо сейчас?.. Побольше трезвых голов, вот что. И я обеспечу хотя бы парочку.
— С ними могу поговорить я. Все-таки они мои прихожане, и лучше им узнать все от меня.
И девчонка. Девчонка тоже может быть там. Может, она и не важна, может, все, что я заподозрил, такая же глупость, как речи парня о дьяволе, но все же…
Винс недоверчиво и благодарно вглядывается в мое лицо.
— У тебя достаточно своих дел.
— Хм. Боюсь, если я не помогу тебе, дел только прибавится. Отпевание агнцев, усмирение разъяренной паствы, побиение грешников каменьями… в общем, по мелочи.
У меня получается улыбнуться, у него тоже.
— Спасибо. Знаешь… в сравнении со всем этим услышанное мной вчера, — будто оружейную лавку Глухого Билла ограбила крылатая тварь с птичьей головой, — кажется образцом здравых показаний. Я даже мог бы это расследовать.
— А это показания самого Глухого Билла? Он же заливает за ворот.
— У нас много кто за него заливает в последнее время…
— Значит, и тварей скоро будет видеть каждый третий. Пора привыкать.
Винс глухо смеется, качая головой, но тут же прижимает палец к губам.
— Ладно. Хватит. Пошли отсюда, тебе надо еще по-тихому убраться прочь.
Прежде чем мы покидаем тюрьму, я оборачиваюсь. Сэм Андерсен продолжает спать, но лицо его искажено страданием, сжаты кулаки. Чьими глазами он видит сейчас сны? И какие?
2
ПУТЬ ФРАНКЕНШТЕЙНА
Вождь склоняется над очередным воином. Губы едва шевелятся, я не слышу заклинания, но раненого окутывает желтый дым. Постепенно юноша, — кажется, Острое Перо — перестает метаться, обмякает на постели, и вот уже молодая целительница Тонкое Деревце торопится со свежей повязкой. Мэчитехьо, сухо кивнув, уступает путь, следует дальше: ему осталось исцелить всего троих. Сознание мутится. Я перестаю наблюдать за Вождем, отворачиваюсь к окну и вижу очередной мелькнувший в воздухе силуэт. Воин, которого я не узнаю издалека, скрывается за башней. Их — тайных дозорных — теперь много над Фортом.
Это новый виток войны: недавно, явившись по небу с помощью наших зачарованных перьев, повстанцы открыли стрельбу на улицах. Затем они напали, когда Исполины сдвигали границу Форта на очередные три десятка шагов; под выстрелы попали советники, жрецы и сам Вождь. Наконец, сегодня атаковали замок. Двое «звериных» в первый раз, шестеро во второй, ныне ввосьмером — все они палили из оружия, увековеченного в преданиях, из дымных трубок. Нам пришлось убедиться: кусочки металла вгрызаются больнее хищных зубов, вспарывают плоть, дробят кости. Такие увечья тяжело лечить даже Вождю. Откуда у дикарей это оружие? Я уже не раз слышал: «от Жанны, коварной Жанны». Но я теперь знаю о Жанне правду, и правда холодит кровь. Нет… те, кто прячется в лесах, сами открыли какие-то двери. И грядет беда.
Сегодняшний штурм мы — превосходящий отряд! — отбили только благодаря тому, что Злое Сердце призвал бурю. Повстанцев обожгло молниями и унесло диким ветром, а одного, какого-то молодого ягуара, вовсе расшибло о замковую башню. Вождь велел взять тело в замок, вместо того чтобы сразу сжечь, как подобает поступать с врагами, умершими до казни. По поводу трупа Мэчитехьо отдал некие распоряжения одному из жрецов, и распоряжения эти чем-то обеспокоили старика. Я терзаюсь догадками, особенно в свете недавнего. Раз за разом пальцы сжимают рукоять подаренного ножа, раз за разом хочу раскрутить ее в поисках тайны. Что происходит с Вождем? Что ждет нас?..
— Остался ты, идем. Лучше воинам не слышать криков, ты должен подавать им пример.
Вождь с осторожностью касается моего плеча, и мы встречаемся глазами.
— Я не стану кричать.
— Ты слышал, что здесь происходило. Тебе тоже не отделаться лечащей магией.
— Я — не они. Я выдержу все молча.
И меня не пугают металлические щипцы, которые Тонкое Деревце прямо сейчас бережно промывает в кипятке и оборачивает бамбуковым полотном, прежде чем с почтением подать Вождю. Я предпочитаю к ним пока не приглядываться.