Рыцарь XX века(Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила)

Моисеева Клара Моисеевна

Время определяет не только сущность поэтического произведения, но и форму, музыку стиха, ритм времени как бы отражается в каждой строфе.

«Поэт должен быть свободен, независим, он должен творить с гордо поднятой головой», — думал аль-Хамиси, вспоминая судьбу аль-Мутанабби, который захватил его воображение.

Поэт был из народа, о нем даже говорили, что отец его был водоносом. Вряд ли это так, ведь он получил образование в Басре, а в X веке образование требовало больших денег. Не мог водонос дать сыну средства на обучение. Однако молва говорила о том, что прославленный поэт был простолюдином, тем удивительней была его независимость. Он никогда не читал панегириков, стоя перед султаном. Когда его приглашали во дворец, он садился рядом с правителем, перед которым падали ниц чванные поэты, и, сидя, читал свои стихи, очень смелые и воинственные. Он говорил: «Знают меня ночь,

пустыня, меч и конь, бумага и перо…», «Не считайте, что слава — это бутылка и танцовщица. Слава — это меч и разящий удар».

«Вот у кого надо учиться, вот пример для подражания», — думал аль-Хамиси.

— Расскажи, как ты работаешь, — попросил как-то Саляма Муса, пытаясь разгадать, как случилось, что молодой поэт проявляет удивительный талант не только в стихосложении нового типа, но и своей поэтической формой. Музыка стиха аль-Хамиси восхищала бывалого писателя и ученого. Его поражало философское мышление молодого человека. Впрочем, он был свидетелем его удивительной преданности делу самообразования. Каждая встреча открывала новые достоинства аль-Хамиси.

— Не подумайте, уважаемый устаз, — отвечал Абд ар-Рахман, — что я сажусь за стол и говорю себе: сейчас буду писать стихи. Так не бывает. Бывает иначе, когда стихи заставляют меня сесть за стол. Я пишу, пребывая в другом мире, не помня, где я нахожусь, забывая обо всем на свете и полностью отдаваясь власти своего воображения. В такие часы для меня не существуют земные заботы о еде, об удобствах жизни. Я ни с кем не могу разговаривать, никого не вижу и не помню. Я возвращаюсь к нормальной жизни лишь тогда, когда проходит это наваждение. Я ничего не правлю, не меняю. У меня такое ощущение, что я должен раскрыть какую-то тайну своего сердца, должен выразить себя через свое творение, отдать людям свои мысли и чувства и сделать это так, чтобы голос мой проник в душу читателя через любые преграды — если уши его не слышат, если глаза его не видят. У меня такое ощущение, будто стихи пульсируют в моей крови. И когда я остро ощущаю радость жизни или трагедию одиночества, я должен об этом сказать возможно более ярко и выразительно.

Долгие годы Саляма Муса поддерживал дружбу с Абд ар-Рахманом аль-Хамиси. Он следил за его творчеством и нередко откликался восторженной рецензией. Через много лет после первой встречи, умирающий Саляма Муса написал свою последнюю рецензию на сборник стихов «Чаяния человека», в которой выразил свою любовь и восхищение учеником, близким его сердцу. Он писал:

«В сборнике аль-Хамиси нет ни единого стиха, в котором он кого-нибудь бы осмеивал, прославлял или оплакивал. Ибо речь у него идет о революционных движениях и выступлениях и о тех, кто представляет эти движения и выступления. Вместе с тем книга посвящена одной теме — теме человека. Перед нами поэт, чье творчество питают чаянья и нужды народные. Он негодует на действия колонизаторов где-нибудь в Алжире или Ираке, радуется возрождению Индии или Китая, сердце его то трепещет восторженно от успехов родной страны, то разрывается на части при виде притеснений и торжества несправедливости».

Дружба с Салямой Мусой оставила глубокий след и в творчестве, и в мышлении аль-Хамиси. Старый добрый друг виделся ему единственным и непоколебимым первопроходцем в литературе, не сдавшим своих позиций даже тогда, когда его поколение, его современники шагнули назад, приняв колониализм как должное и неизбежное. Под влиянием Саляма Мусы аль-Хамиси, уже признанный поэт-романтик, стал во главе своих современников за революционное обновление поэзии. Он был верен идее — отдать свою жизнь борьбе за счастливое будущее своего народа.

Я не клочок податливой земли, Чтоб лемех обнаглевшего тирана Терзал, как окровавленную рану, Живую плоть, Простертую в пыли. Не сдался я, Душа не размололась, Растертая меж тяжких жерновов. Я щедро сею в людях Зерна слова И кровью поливаю каждый колос. Не птица я, Чтоб дуло их ружья, Нацелясь, стерегло меня в полете. Я не мишень В кровавой их охоте, Они забыли, Что свободен я, Что отпираю двери всех темниц, На волю выпускаю

пленных птиц… Стена штыков Глухой ночи черней, Мне с ненавистью смотрите в лицо вы. Задушены мелодии во мне, Задавлены слова стопой свинцовой. Я получил скитания в удел За то, что крикнул вам, собравши силы: — Я не завеса ваших черных дел…

Абд ар-Рахман аль-Хамиси на всю жизнь запомнил одну из последних встреч, когда уже очень старый и больной Саляма Муса пришел к нему в трудную минуту его жизни. После публикации слишком смелой и слишком левой статьи аль-Хамиси был изгнан из редакции газеты, где постоянно сотрудничал. Кто-то сообщил об этом старику, и он пришел немедля, без предупреждения, постучавшись в дверь и спросив разрешения войти.

— Пойми, Хамиси, — сказал он, присев рядом с опечаленным поэтом, — одна страничка из того, что написали ты и твои товарищи, стоит в тысячу раз больше, чем все книги Тауфика аль-Хакима, взятые вместе. Ведь это страница, пропитанная потом народа и кровью его мучеников, благороднейшая страница, за которую вы расплачиваетесь, не получая взамен ничего, кроме страданий в тюрьмах и изгнании. Да, путь нелегок. Но народ и история тебя не забудут.

Слова Саляма Мусы были пророческими. Поистине нелегкий путь лежал перед поэтом-романтиком, революционером, защитником угнетенных.

Любовь и ненависть

На острове защебетали птицы, Огнем любви воспламенив сердца. Вот утро мчит на колеснице, Слепят сияньем радужные спицы, Сливаясь в два сверкающих кольца. И пчелы пьют нектар на влажных склонах, Весною превращенных в дивный сад, И ветерок доносит до влюбленных Цветов росистых нежный аромат. О, если бы я мог хотя б на миг Его дыханьем осенить твой лик! Рассвет расправил алое крыло Над облаками дымчатых топазов, Над грудами сверкающих алмазов, И кажется, что небо расплело, Разорвало все ожерелья сразу. Свет озарил морщины дальних гор, И солнце улыбнулось мне с балкона, Гоня мой сон и ослепляя сонмом Лучей, прошивших нитями простор. О, если бы могло ты разбудить Любимую мою…

Молодой, но уже прославленный поэт наделен удивительным даром — умением восхищаться красотой окружающего мира, умением любить каждого человека, каждое живое существо, будь то птица или животное, растение или мотылек. О чем ни писал поэт аль-Хамиси, каждое произведение говорило читателю: «Посмотри, как прекрасен мир, радуйся! И пусть любовь будет украшением твоей жизни».

Аль-Хамиси пишет стихи, новеллы, пьесы о бессмертной любви, о величии человеческого духа. Легенда о мифическом боге Осирисе и любящей жене Исиде вдохновляет его на создание художественных образов, близких его времени. Согласно мифу, Осирис, царствуя над Египтом, отучил людей от дикого образа жизни и людоедства, научил сеять злаки, ячмень и полбу, сажать виноградники, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, добывать и обрабатывать медную и золотую руду. Он научил людей строить города, исцелять от недугов. Злой бог пустыни, брат Осириса Сет, загубил бога, творящего добро, Исида долго искала его тело и нашла…

Этот миф, созданный фантазией людей Древнего Египта, преобразился в фольклоре египтян нового времени в сказание о Хасане и Наиме, где любовь сильнее смерти, но она бессильна перед злодейством богатых. Аль-Хамиси по-своему рассказал о Хасане и Наиме. В его пьесе пастух Хасан любит Наиму и поет для нее свои прекрасные песни. Наима полюбила певца и постоянно слушала его. Но отец ее, богатый феодал, запретил слушать Хасана, он пригрозил, что убьет певца. Феллахи восстали против злобного феодала. Они заставили женить Хасана на Наиме. Пьеса завершается веселыми песнями влюбленных.