Рыцарь
Шрифт:
Теперь она чувствовала себя более уверенно, зная, что у нее еще есть какое-то время, пока леди Маргарет не выяснит, что никакая она не принцесса. Интересно, а ложь в присутствии высокородной дамы тут, у них, смертью карается или только пытками? — размышляла Дуглесс. — Ладно, вполне вероятно, что, если она сумеет достаточно хорошо развлекать леди Маргарет, та и не станет выяснять, принцесса она или нет. Да и кроме того, за месяц Дуглесс успеет выполнить то, что она задумала!
Прижимая к себе свою сумку, Дуглесс шла за Гонорией. Ее комната оказалась рядом с комнатой леди Маргарет. Она была
Разглядывая эту славную комнату, Дуглесс даже несколько расслабилась: что ж, стало быть, ей удалось-таки избавиться от угрозы быть вышвырнутой на улицу!
— А что, санузел тут где-нибудь имеется? — спросила она у Гонории, стоявшей к ней спиной.
Однако женщина и не думала повернуться лицом.
— Ну, уборная есть у вас? — пояснила Дуглесс. Все так же не оборачиваясь, женщина указала рукой на маленькую дверь в обитой панелями стене. Открыв ее, Дуглесс обнаружила за ней каменный стульчак с прорезанным в нем отверстием — копия тех туалетов, которые обычно сооружают где-нибудь за городом, вне дома. Воняло там совершенно немилосердно! Рядом со стульчаком валялась пачка бумаги — толстой, плотной бумаги, полностью исписанной с обеих сторон. Взяв в руку один такой листочек, она пробормотала:
— Так вот что случилось со всеми документами эпохи средних веков! — Быстро сделав свои дела, она поспешила покинуть уборную.
Вернувшись в комнату, она увидела, что Гонория открыла сундук и, извлекая из него различные одежды, кладет их на постель. Затем Гонория вышла, а Дуглесс стала расхаживать по комнате и все разглядывать придирчивым взглядом. Здесь уже не было никаких золотых и серебряных украшений, как в комнате леди Маргарет, но зато повсюду были ткани с вышитыми на них рисунками. В свое время Дуглесс видела кое-какие образцы вышитых тканей эпохи королевы Елизаветы в музеях, но там они были старыми и поблекшими. А здесь подушки, например, так и сияли вышивкой, ничуть не потускневшей от времени или долгого служения.
Она продолжала расхаживать по комнате, дотрагиваясь до всего и восхищаясь яркими красками вышивок. Прямо-таки — новая античность! — думала она, яростно расчесывая укусы на спине.
Спустя некоторое время дверь распахнулась, и двое мужчин втащили в комнату большую деревянную лохань. Одеты мужчины были в узкие камзолы из красной шерстяной ткани и в штаны — вроде тех, что были на Николасе, а также в черные нитяные чулки. Ноги у обоих были сильными и мускулистыми.
Да, кое-что хорошее можно отыскать и в елизаветинской эпохе! — отметила Дуглесс, с восхищением разглядывая ноги мужчин.
Вслед за мужчинами в комнату вошли четыре женщины с ведрами горячей воды, от которой шел пар. На женщинах были лишь тесные корсажи, простого фасона длинные шерстяные юбки, а на головах — небольшие шапочки. У двух женщин на лицах были оспины.
Когда лохань до половины наполнили водой, Дуглесс принялась раздеваться, и Гонория наконец-то повернулась к ней. Она оказалась бледной женщиной с простецким, маловыразительным лицом, не хорошенькой, но и не уродиной.
— Привет! Я — Дуглесс Монтгомери! — проговорила Дуглесс, протягивая Гонории руку для рукопожатия.
Гонория, похоже, не знала, как ей быть, так что Дуглесс сама взяла ее руку и пожала, заметив:
— Значит, мы с вами будем соседками, да? Несколько озадаченно поглядев на Дуглесс, Гонория сказала:
— Да, верно. Леди Маргарет приказала, чтобы вы остались у меня. — Голос у нее был мягкий и мелодичный, и Дуглесс увидела, что Гонория — совсем молоденькая, быть может, чуть старше двадцати.
Без особых колебаний сбросив с себя одежду, Дуглесс уселась в лохань, а Гонория, подобрав ее наимоднейшего фасона одежду, принялась ее внимательно разглядывать.
Дуглесс взяла приготовленный для нее кусок мыла, по виду напоминавший осколок затвердевшей лавы, разве что — в более жестком исполнении, который мылил почти столь же успешно, как мылился бы камень.
— Вы не подадите мне сумку, будьте добры! — попросила она Гонорию. И Гонория, каким-то тяжелым взглядом оглядев нейлоновую поверхность сумки, поднесла ее и поставила рядом с лоханью на пол, а затем стала смотреть, как Дуглесс расстегивает на ней «молнию». Достав из сумки маленькую упаковку мыла — она, выезжая из гостиниц, всегда норовила прихватить с собой эти приятно пахнущие кусочки, — Дуглесс принялась намыливаться.
Теперь уже Гонория не стала таить любопытства и с удивлением глазела на то, как моется Дуглесс.
— Вы не могли бы рассказать мне немного о здешних местах? — попросила ее Дуглесс. — Ну, кто тут живет? И еще расскажите мне про Кита и про Николаса, и про то, обручен ли уже Николас с Летицией, и есть ли в доме слуга по имени Джон Уилфред, и все, что знаете об Арабелле Сидни!
Усевшись в кресло, Гонория попыталась ответить на вопросы Дуглесс, а сама в изумлении следила за тем, как Дуглесс расходует это свое удивительное мыло и как взбивает в пену шампунь на волосах.
Насколько сумела понять Дуглесс, внимая рассказу Гонории, в своем путешествии во времени она попала в те ранние годы зрелости Николаса, когда только-только состоялось его обручение. Николас еще не успел натворить глупостей с Арабеллой на столе, а что до Джона Уилфреда, то, по-видимому, это была личность столь ничтожная, что Гонория и понятия не имела, кто это такой. Отвечая Дуглесс на любые вопросы, которые та задавала ей, Гонория, однако, избегала высказывать о чем-либо собственное мнение и не желала сплетничать.
После того, как Дуглесс вымыла тело и голову, Гонория подала ей грубое и жесткое льняное полотенце. Дуглесс вытерлась им, обсушила волосы, и Гонория помогла ей одеться.
Первым делом полагалось надеть некое длинное, напоминающее ночную рубашку, одеяние, очень простенькое, но из тонкого полотна.
— А как насчет трусов? — спросила Дуглесс. Гонория смотрела на нее с недоумением.
— Ну, штаны. Понимаете? — И Дуглесс подхватила с крышки сундука, куда их положила Гонория, свои розовые трусики с кружавчиками. Однако Гонория продолжала смотреть пустыми глазами.