Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
Европа настороженно относилась к тамплиерам с самого начала существования Ордена. Где-то около 1130 года один богословски образованный тамплиер, подписавшийся «Гуго-грешник», пытался успокоить своих братьев: «Незримый враг утверждает, что когда вы убиваете, то вы делаете это из ненависти или жажды насилия. Я говорю: у вас есть честное основание для ненависти, потому что вы ненавидите не людей, а их грехи».
Хорошо сказал Гуго, но понимал ли он, что мир не склонен разбираться в таких тонкостях? Как будто критики Ордена способны были видеть разницу между ненавистью ко грехам и ненавистью к грешникам. Да каждый ли тамплиер способен был чувствовать эту
Андрей чувствовал, что здесь какая-то глобальная нестыковка. Хороший воин обязан быть жестоким, но жестокий человек — плохой христианин. Как же тогда хороший воин может быть хорошим христианином?
«Незримый враг утверждает» — сетовал Гуго-грешник. Но враги, утверждающие нечто крайне неприятное для тамплиеров, были порою очень даже зримыми. В 1157 году Иоанн Солсберийский в своём труде, посвящённом церковно-политической этике, писал: «Это нарушение традиций Отцов Церкви вызывает наше удивление. Рыцари Храма с одобрения папы заявляют претензии на управление храмами, насаждают в них своих ставленников. Они, чьё обычное занятие состоит в пролитии человеческой крови, в определённом смысле посягают на управление Кровью Христовой».
«Разве не прав этот Иоанн?» — с тихой грустью спросил Андрей сам себя. Пытаясь ответить на эти мучительные вопросы, он всё же оставался очень спокойным и умиротворённым. Благодать Святого Причастия не позволяла ему терять душевное равновесие. «А ведь я сам — убийца, — думал Андрей — но Господь дал мне познать Его Любовь. Я могу закончить свои дни в покаянии и никогда не брать в руки оружие, но если все христиане так поступят, тогда оружие останется только у врагов Христовых. То-то им будет радости. Количество зла в этом мире многократно умножится. Богословов-чистюль попросту начнут резать, как баранов. Если же я, ради Любви Христовой, вновь возьмусь за оружие, такие как этот Солсберийский умник мне руки не подадут. Ведь моё «обычное занятие состоит в пролитии человеческой крови». Нет, только в теории это противоречие устранить невозможно. Осуждение тамплиеров кажется убедительным лишь до тех пор, пока дело не дойдёт до практики».
Иоанн Солсберийский ругал тамплиеров через 4 года после смерти Бернара Клервосского. Некому стало возразить. Но нет, слова святого Бернара и сейчас, спустя восемь веков, дышать жизнью. Клервосский праведник вовсе не был восторженным и наивным глупцом. Он прекрасно понимал, что все наши действия в этом мире несут на себе печать несовершенства и в этом смысле Орден Храма тоже не безупречен. В проповеди на «Песнь песней» святой Бернар писал: «Мы похожи на воинов в шатре, мы тщимся завоевать Небо силой, и существование человека на земле — это существование воина. Пока мы ведём эту битву в наших нынешних телах, мы далеки от Господа.»
Бернар писал это не про воинов, а про всех людей. Все мы в той или иной степени — воины. Такова природа этого мира. Профессиональные вояки в духовном смысле мало чем отличаются ото всех остальных. И разница между людьми не в том, держат ли они в руках оружие, а в том во имя чего они воюют — с оружием или без оружия — не важно.
И воины, и купцы, и правители, и крестьяне одинаково далеки от Бога, потому что они живут в этом мире. Люди отличаются лишь вектором своего духовного движения. Одни всё больше и больше удаляются от Бога, потому что молятся идолу удовольствий, а другие хотя бы стараются двигаться по направлению к Богу. Бернар восхищался тамплиерами не потому что они сделали профессию воина безгрешной, а потому что они хотя бы попытались облагородить страшное служение воина настолько, насколько это вообще возможно.
Да, Бернар восхищался ими, когда писал: «Они живут, словно братья, в радостном и трезвом обществе. Дабы не было никакого недостатка в их евангельском совершенстве, они селятся совместно, одной семьёй, заботясь о том, чтобы сохранить единство духа. Можно сказать, что всё их множество имеет одно сердце и одну душу. Они носят бремена друг друга, исполняя тем самым закон Христов. Чудесным и небывалым образом представляются они кроче агнцев и в то же время яростнее львов. Воистину, нет у них недостатка ни в монашеской мягкости, ни в воинственной мощи. Это избранные войска Божии, набранные Им со всех концов земли».
Да, воистину, Орден Храма сам по себе — немыслимое и неслыханное чудо! Некие люди поставили перед собой фантастическую задачу: стать смиреннее овечек и яростнее львов одновременно. Да ведь это и есть христианство. Наша немыслимая и невероятная вера ставит перед нами совершенно неосуществимые задачи. Значит, идея Ордена отражает самую душу христианства. Отражает настолько точно, что даже многие церковные иерархи не узнали в зеркале Ордена Храма собственную веру.
Французский историк де Фурман в 1864 году писал: «Орден тамплиеров вобрал в себя всё самое великое, благородное, светлое на земле». Режин Перну подчеркивал шокирующую революционность рождения Ордена, описывая «образ тамплиера, воина-монаха, для которого сам Бернар Клервосский составил Устав, порывающий со всем, что христианский мир знал до этого и возносящий рыцаря до уровня монашеского идеала».
Теперь Андрей читал религиозную часть тамплиерского Устава, как настоящую поэму. Устав обращался к рыцарям, словно родной отец: «Вам, почтенные братья, весьма следует, презрев блеск настоящей жизни и страдания вашей плоти, пренебречь сим бурным миром ради любви к Богу. Пусть никто после божественной службы не побоится идти на битву». «Каждый брат Храма должен знать, что превыше всех его обязанностей есть его долг служить Богу». «Вы, чьё главное желание состоит в том, чтобы слушать заутрени и остальные службы, согласно канону.»
Эти простые фразы говорили не только о высоком уровне религиозного сознания тамплиеров. Из Устава следовало, что тамплиеры — не рыцари-монахи, а монахи-рыцари. В этом случае от перемены мест слагаемых сумма могла сильно измениться. Ведь одно дело — рыцарь, который решил принять монашеские обеты, а другое дело — монах, который решил взять в руки меч. Рыцарь мог не иметь денег, не общаться с женщинами и беспрекословно выполнять приказы, но чисто монашеский уклад жизни мог оставаться для него совершенно нестерпимым. В миру такой рыцарь мог быть образцовым христианином, но до монаха-тамплиера тут ещё очень далеко, потому что уклад жизни в Ордене был монашеским.
Вот как, согласно Уставу, строился обычный день тамплиеров, если не было боевых действий. В 4 утра они шли к заутрене, после чего, проверив лошадей и сбрую, снова отправлялись в постель. Завтраку предшествовали братские молитвы, а сам завтрак, как и все прочие приёмы пищи, проходил при общем молчании и всегда сопровождался чтением Святого Писания вслух. Днём, в половине третьего, совершалась полуденная служба, а после ужина в 6 часов — вечерня. Спать братья отправлялись после ещё одной службы — повечерия.