Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
— Так он всё-таки существует, этот ночной луч?
— Ах, Андрюша, ты не те вопросы задаёшь. Представь себе европейца, который ночью залезет в этот храм, чтобы разоблачить «фальсификаторов чуда». Что он этим докажет, кроме собственного духовного убожества? Может быть высшая мудрость в том, чтобы не лезть сюда ночью и никогда не снимать драпировку с колонны, испещрённой тайнами грядущего? Мы знаем, что всё может быть, но нам известно так же, что это не имеет значения. Христианство само по себе — величайшее чудо и тому, кто с ним встретится, уже никогда не будут интересны вопросы о подлинности каких бы то ни было чудес. А эфиопы, рассказывая свои прекрасные и возвышенные легенды, словно хотят узнать, христиане ли мы? Они тебе тут и могилу Адама покажут, только не убивай меня насмерть вопросом, настоящая ли она? А как насчёт Ковчега Завета? Наши безумные
— Я понял. Самая великая тайна, которая скрывается за этими легендами — загадка души эфиопа. Мне кажется, у них древние, реликтовые души, чудом избежавшие изменений, свойственных новому времени. Насколько же наивным было моё желание подружится с эфиопскими вертолётчиками! Это же самые настоящие древние люди, живущие в наши дни. Бессмысленно было пытаться говорить с ними на языке общих понятий и представлений.
— Ну и заносит же тебя. Я вот на русских не перестаю удивляться. Чуть что — сразу в крайность. Впрочем, я с интересом подумаю на досуге о том, что ты сказал. Убогому Августину — хорошая наука. Никому не стоит переоценивать своё понимание жизни.
Они вышли в церковный дворик Бета Мариам, присели на скамейку. Андрей задал давно занимавший его вопрос:
— Отец Августин, ни в одном источнике я не нашёл ничего вразумительного о строительстве этих храмов.
— Не удивительно. Об этом таинственном предмете можно сказать очень мало вразумительного. Во второй половине XII века Эфиопия переживала очень сложные времена. Мусульмане теснили это древнее христианское царство и со стороны Египта, и со стороны Красного моря, которое только и отделяло Эфиопию от Аравии — колыбели ислама. Это было время консолидации мусульман. Иерусалимское королевство франков испытывало на себе такое же сильнейшее давление. В воздухе уже запахло Саладином. А в Эфиопии на троне была тогда династия Соломонидов, императоры которой вели свою родословную от царя Соломона и царицы Савской. И вот в императорской семье родился принц. Его колыбель почему-то сразу же окружили пчёлы, которых здесь почитают священными. Мать в восторге воскликнула: «Пчёлы признали его владычество». Эта фраза на древнем языке Эфиопии звучала очень коротко: «Лалибела». Так и назвали принца, который через некоторое время стал императором.
О правлении Лалибелы (с 1181 по 1221) известно не так уж много. Именно он под всё нараставшим мусульманским давлением перенёс столицу из древнего Аксума к югу, в Роху, в запутанные лабиринты суровых гор и тесных ущелий. Эти высокогорные районы были тогда совершенно не доступны ни для каких завоевателей, да и сейчас не очень. Эфиопия понемногу становилась совершенно закрытой страной и только благодаря этому она осталось христианской.
Лалибела был удивительным правителем — настоящим подвижником, аскетом, полуцарём-полумонахом. Эфиопы считают Лалибелу святым. Ещё при жизни он получил прозвище «Габре Маскаль» — слуга креста. Вот что гласит житие этого святого: «Однажды душа Лалибелы услышала глас Божий. Творец повелел царю выстроить в Рохе новый Иерусалим». Так появились храмы, высеченные в скале. Неизвестно, как у императора Лалибелы появилась идея выстроить именно такие, необычные храмы, почему их потребовалось создавать аж целых 11, и самое главное — что за удивительные зодчие возводили эти храмы?
— А могли быть в африканской стране высококвалифицированные, точнее — гениальные архитекторы, если учесть, что они оказались способны строить так, как никто в мире до них не строил?
— Не надо недооценивать Эфиопию. Эта страна никогда не принадлежала к африканской цивилизации. Здесь могло быть всё что угодно. Сами эфиопы объясняют чудо этого строительства очень просто — днём работали люди, ночью трудились ангелы. Эфиопы умеют не задавать лишних вопросов ни себе, ни окружающим. Но мы не эфиопы, нам интересно — трудились ли здесь иностранцы? В принципе, не исключено, что царь Лалибела получал помощь из других стран. Где-то в христианском мире у него могли быть союзники, которые не рекламировали свою заинтересованность в эфиопских делах. О внешней политике Лалибелы почти ничего не известно, однако, историки отмечают, что он поддерживал связи с Египтом и Палестиной. Не удивительно, если учесть, что это были ближайшие к Эфиопии две страны, где компактно проживали христиане.
— Постойте-ка, постойте. Когда Лалибела строил свои чудо-храмы?
— Где-то в конце XII века.
— Вот это да! Крестоносцы только что потеряли Иерусалим и эфиопский император сразу же слышит Божий глас, повелевающий ему воздвигнуть Новый Иерусалим!
— Браво, Андрюша, браво. Обращу твоё внимание ещё на одну весьма примечательную деталь: Лалибела считал себя потомком Соломона, при этом он поддерживал связи с Иерусалимом. Ему, наверное, было не всё равно, что сейчас находится на месте великого храма, воздвигнутого его предком — Соломоном? А на том самом месте жили тогда христиане, именующие себя рыцарями Храма Соломонова. И само название, и место дислокации Ордена тамплиеров точно указывали на библейского предка Лалибелы. Царь-Соломонид и рыцари Храма Соломонова могли не обратить внимания друг на друга? Впрочем, я всего лишь привёл ряд бесспорных исторических фактов и задал пару вопросов. Если хочешь — можешь поразмыслить об этом на досуге. К слову сказать, Лалибела был последним могущественным царём своей династии. После энергетической вспышки его правления в истории Эфиопии настал длительный период, о котором вообще нечего сказать. Таинственный сумрак безвестности окутал эту страну.
— Да что уж говорить. До сих пор никто толком не знает, чем отличается эфиопское христианство от традиционных конфессий. Хотел вас об этом спросить.
— Эфиопские христиане — дохалкидонские монофизиты.
Андрей тихо расхохотался. Августин насупился:
— А что ты смеёшься? Я могу и обидеться.
— Извините, батюшка. Дело в том, что этот вопрос я задаю не впервые. Так вот однажды один… африканист ответил мне на него слово в слово, как вы сейчас, а когда я попросил его ответить подробнее, приложил меня мордой об стол, дескать, без специального богословского образования я всё равно ничего не пойму.
— Не столь уж был далёк от истины твой африканист, не надо тебе было на него обижаться. Я ведь не случайно велел тебе догматическое богословие изучать. Но ты всё время норовишь бежать впереди паровоза, задаёшь преждевременные вопросы. Впрочем, изволь, если тебе очень надо. Я всего лишь немощный священник и, конечно, не рискну прикладывать мордой об стол такого грозного вояку. Так что извини, если моё толкование покажется тебе не очень понятным или не вполне убедительным. Осмелюсь напомнить, что отвечал, подчиняясь грубой силе, — элегантная ироничность отца Августина позволяла ему непринуждённо преодолевать любые острые углы. Он говорил теперь размеренно и ровно:
— Когда в древней христианской Церкви возникали разногласия в понимании важных богословских вопросов, созывали соборы, позднее получившие название вселенских. Собирались отцы со всего христианского мира, чтобы прояснить понимание истины.
— Я об этом читал, но, признаться, не очень понял, как можно решать богословские вопросы путём демократических процедур, большинством голосом.
— Это совершенно не так. Работа церковного собора только внешне напоминает работу коллегиальных демократических органов, а суть тут совсем другая. Демократическое голосование имеет целью выяснить точку зрения большинства людей. В итоге, правильным считается мнение среднеарифметического большинства. Но цель работы собора не в том, чтобы восторжествовало мнение большинства участников, а в том, чтобы восторжествовала Божья воля. Отцы собора молились о том, чтобы Дух Святой, действуя через них, прояснил истину. Но никто на соборах не стремился отстаивать свою точку зрения, каждый хотел лишь узнать, угодно ли Богу, чтобы они мыслили так, или надо им мыслить иначе?
— Но внешне это всё равно сводилось к голосованию?
— Не совсем. Количество голосов, конечно, подсчитывали, но никогда не согласились бы считать истиной то, за что «проголосовали» процентов 60 участников. Все догматические вопросы утверждали почти единогласно. До собора отцы богословствовали по-разному, и вдруг в ходе обсуждения между ними зарождалось единомыслие, и тогда отцы понимали, что это Дух Святой вразумил их, как надо правильно богословствовать. А мнение большинства — отнюдь не критерий истины. Большинство может заблуждаться самым горькоплачевным образом. Если же люди совместно молятся, чтобы Истина была открыта им Духом Святым, если они не полагаются на свой несовершенный разум и не стремятся во чтобы то ни стало переспорить оппонентов — Дух Святой действительно открывает им Истину. А еретики — именно те, кто думает так, как им хочется думать, и эти-то самые еретики оставались на соборах в полном одиночестве.