Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
— Чем-нибудь подтверждается, что они именно так и мыслили?
— Прямых подтверждений не только нет, но и не может быть. Если тамплиеры склонялись к истине православия, они, как латинские монахи, разумеется, не могли сознаваться в этом публично. И всё-таки они делом подтверждали свою симпатию к православным. Когда крестоносцы штурмовали Константинополь, ни один тамплиер не обнажил меча на православных. Все историки подтверждают: хотя тамплиеры присутствовали к рядах крестоносного воинства, они не принимали участия в боевых действиях. Мне кажется, этот факт до сих пор не оценён по достоинству. Отказ участвовать в штурме потребовал от тамплиеров величайшего мужества. Нет ничего страшнее для профессиональных военных, чем дать повод для обвинения в трусости, а тамплиеры кроме этого начали выглядеть
— Но, мне кажется, отец Августин, отказ храмовников нападать на Константинополь объясняется очень просто — им Устав запрещал воевать с христианами.
— Это так. Именно на этот пункт своего Устава они и ссылались, объясняя свой отказ от участия в штурме. Но неужели ты не понимаешь, как легко им было при желании объяснить нарушение своего запрета, если бы очень хотелось напасть на греков? Можно было объявить, что греки — раскольники, отпали от «истинной Христовой церкви», а потому не могут именоваться христианами. Можно было сказать, что для Ордена, который подчиняется лично римскому папе, нестерпима мысль, что какие-то греки не желают папе подчиняться. Тебе должно быть хорошо известно, с какой виртуозностью политики умеют объяснять и оправдывать свои действия, когда нарушают нормы права. Не надо сомневаться, что весь западный мир с удовольствием принял бы подобные объяснения тамплиеров, если бы они проявили солидарность с этим самым миром. Но тамплиеры противопоставили себя всей западной цивилизации, не пожелав поднять меча на православных.
— Но говорят, что часть военной добычи на территории Греции всё же досталась тамплиерам?
— Никакой добычи от грабежей они не получали, просто потому что не участвовали в грабежах, а потом с ними никто делиться не стал бы. Но папа Иннокентий действительно передал тамплиерам некоторое имущество Православной Церкви, право на большую часть которого подтвердил в 1210 году. От храмов храмовники, конечно, не отказались. Их совесть была чиста. Они не заливали кровью православные храмы. И греки поняли, что рыцари в белых плащах не убийцами и не грабителями пришли на их землю. Свершилось то, что свершилось. На месте Византийской была создана Латинская империя. На её территории тамплиеры владели землями, замками, храмами. Это позволяло Ордену стать ещё ближе к православным.
— А ведь они могли взять на себя роль защитников православия!
— Да, прочные позиции тамплиеров в Греции давали им такую возможность. Можно не сомневаться: в присутствии тамплиеров ни один рыцарь-франк не решился бы обижать греков. Впрочем, связи тамплиеров с православными всё ещё недостаточно изучены. Я ведь, Андрюша, не учёный — читаю те книги, которые издают. А книга «Орден Храма и Православная Церковь» всё ещё не написана.
— Но разве не сохранилось каких-либо материальных подтверждений симпатии тамплиеров к православию?
— Да хотя бы та печать Ордена, о которой я говорил в начале. Ещё — архитектурные особенности многих тамплиерских крепостей. Их донжоны воздвигнуты в византийском стиле. Тамплиеры с удовольствием возрождали архитектурные традиции императора Юстиниана, известные им по крепостям в Северной Сирии. Не удивительно ли, что именно храмовники стали продолжателями архитектурных традиций православной империи? А ведь это увлечение византийским стилем вовсе не было тогда всеобщим поветрием среди франков. Госпитальеры, например, взяли за образец фортификационную школу, процветавшую во Франции, не проявляя большого интереса к наследию Юстиниана. Ещё одна тема — иконы, предположительно принадлежавшие тамплиерам и весьма сходные с византийскими. Но тут копать нужно глубже и говорить об этом отдельно. Во многих палестинских храмах той поры романский стиль очень органично сочетался с византийским, в Вифлееме, например. Здесь западные и восточные святые вместе смотрели на богомольцев с икон. В надписях на иконах греческий язык постоянно соседствует с латынью. Это была атмосфера Святой Земли эпохи крестоносцев, где латинское духовенство никогда не прерывало общения с православными. А ведь, пожалуй, из всех франков только тамплиеры считали Святую Землю своей землёй. Для большинства рыцарей Палестина была Заморьем. Для тамплиеров Заморьем была Франция. К концу XII века многие тамплиеры и родились и выросли в Палестине, то есть в атмосфере братских отношений между западными и восточными христианами.
— А хорошо бы, отец Августин, и сейчас так же стало. Хорошо бы Католическая и Православная Церкви не враждовали, а дружили и строили бы свои отношения по-братски.
— Больная тема. Конечно, нашим церквям надо дружить. Православные и католики должны смотреть друг на друга, как братья-христиане. Но мы не можем объединиться с католиками, пока они упорствуют в своих еретических заблуждениях. Лживым и фальшивым надо считать любое примирение, которое достигается ценой отречения от Истины.
— Н-да. Когда каждая из сторон отстаивает монополию на истину, диалог между ними редко бывает конструктивным.
— Ты пойми, Андрюша, что православные как раз-таки и не отстаивают свою монополию на истину. Мы не говорим, что именно мы правы. Мы говорим, что правы были и западные и восточные отцы, когда совместно на вселенских соборах утвердили учение христианства. Мы, православные, ни в одной букве не отступили от совместно принятого символа веры. А католики исказили символ, то есть отступили от учения вселенских соборов, после чего напридумывали таких экзотических догматов, от одной только мысли о которых у меня кровь в жилах стынет. Потом детально в католических ересях разберёшься. А у православных нет ересей и, как ни странно, это сами католики признают. Они никогда не называют православных еретиками, а только схизматиками, то есть раскольниками, хотя и это несправедливо. Значит, католикам, чтобы мы с ними объединились, вовсе не надо принимать наше учение, им достаточно вернуться к собственному учению.
— А ведь это всё меняет. Значит, у православных после седьмого вселенского собора не было никаких догматических новшеств?
— Вот именно. Я бы предложил католикам очень просто определить вероучение, приняв которое мы можем объединиться. Никто ни на чью точку зрения не встаёт. Просто каждая из церквей устраняет из своей догматики всё, что было принято после VII вселенского собора. Правда, ведь это не обидно для их самолюбия? Но они знают, что им в этом случае пришлось бы отказаться от полусотни догматов, а мы остались бы при своём. Как ты думаешь, они пойдут на это?
— Ну, если мы оставим им орган. — на вполне риторический вопрос отца Августина Андрей мог ответить только шуткой.
— Мы можем своими руками построить для них самый большой орган в мире и подарить, поздравив с долгожданным просветлением.
— Могу я узнать, имеет ли наш доблестный воин желание посетить Гондэр? — Дмитрий искрился своей фирменной ироничной улыбкой.
— Это, мессир, было бы большой честью для скромного послушника, которому любезные братья Ордена уделяют и так слишком много внимания, — было похоже, что Сиверцев просто копирует ироничную манеру командора, но Дмитрий понял, что за этой иронией скрывается вполне реальное недоумение. Уже без улыбки он сказал:
— Каждому из своих послушников Орден уделяет не меньше внимания, чем великому магистру. Это не армия. Новоначальные служители Ордена такие же братья нам, как и заслуженные ветераны храмовники. Встав на последнюю ступеньку орденской иерархии, ты вовсе не превратился в бесправного «служку на побегушках». К любому, кто сюда попал, мы относимся как к драгоценному камню, на огранку которого не жалко никаких усилий.
— По всей видимости, мессир, мне ещё только предстоит понять, что есть Орден.