Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
Наследник был для него «проектом» — одним из многочисленных проектов, которые Хасан во множестве одновременно разрабатывал. А занимался он своими проектами в абсолютном одиночестве, в тишине своей кельи, никогда не пытаясь лично проследить за их осуществлением. Зачем? Он и так всё видел, всё знал.
Он нанял для своего ребёнка лучших учителей. Те потом, заикаясь от страха, докладывали ему, что мальчик не проявляет склонности ни к математике, ни к астрономии, ни к географии. Пытался ли он говорить об этом с сыном? Зачем, если и так стало ясно, что науки — не его стезя. Учителя фехтования так же докладывали Хасану, что сын показывает результаты ниже средних. Опытный администратор Бузургумид пытался обучить его началам управления — результат тот же.
Ему докладывали, что сын чаще всего без дела слоняется по замку, пытаясь вести праздные разговоры то с одними, то с другими. И это у него не очень получалась. Кто же вот так запросто будет болтать с наследником повелителя? Однажды Хасану донесли, что его сын слоняется по Аламуту пьяный. Он велел привести его.
— Кто ты такой, что позволяешь себе пить вино?
— Я сын Хасана ас-Саббаха! — с пьяной развязностью заявил юноша.
— Ты? Сын? Хасана ас-Саббаха? — отец, казалось, был потрясен этим открытием. — Да известно ли тебе, щенок, что Аллах может из камней сотворить сыновей Хасану ас-Саббаху? Мои настоящие дети — фидаи.
— Фидаи — никто. Смертники. Они нужны лишь для того, чтобы убить и умереть.
— Заткнись, ничтожество. Это ты — никто. И говорить с тобой не о чем. Если тебя ещё раз увидят пьяным — зарублю своей рукой.
Его увидели пьяным через неделю. Хасан прикончил его быстро, хладнокровно, не думая, как убивают врага на поле боя. Что испытывал он тогда? Не более, чем досаду. «Проект наследник» был закрыт, а в разработке находилось ещё множество других проектов, куда более впечатляющих.
В последние годы он редко вспоминал о сыне, каждый раз испытывая глухую боль и стараясь не обращать на неё внимания. Что такое боль? Препятствие, которое надо преодолеть. И вот теперь, накануне смерти, он понял: та боль была не препятствием, а сигналом тревоги, который указывал ему на то, что он идёт ложным путём. Всем своим нутром Хасан почувствовал, что потеря сына и молчание Махди — две очень тесно связанные темы, но он никак не мог уловить эту связь.
Хасан попытался получше вспомнить сына и понять, каким он был. Перед ним возникло лицо, на котором отражалась странная смесь из высокомерия и крайней неуверенности в себе. Таким и был его сынок — думающий, что он уже по праву рождения «нечто» и постоянно ощущавший, что он «ничто». Ему не надо было ни к чему стремиться, потому что он уже — сын Хасана, но удовольствие от этой уверенности ни в ком не находило опоры — ни в отце, ни в его приближённых. Отца он почти не видел и не чувствовал, что нужен ему. Приближённые держали себя с ним подчёркнуто вежливо, но соблюдали такую дистанцию, которая не позволяла ему ни к кому приблизиться. Его уделом стало хроническое, можно сказать, врождённое одиночество. Никакие науки его не заинтересовали, потому что не были способом это одиночество преодолеть. Сам Хасан был столь же одинок, но для него одиночество было свободным выбором, он принял на себя эту тяжёлую ношу только тогда, когда стал к ней готов. Для нежной души ребёнка одиночество стало проклятьем, оно стёрло его, свело на нет. Не позволило стать личностью. Отец и сын были двумя самыми одинокими в Аламуте людьми.
— А ведь я, сынок, мог приглашать тебя сюда, на свой балкон. Мы разговаривали бы о звёздах, и ты полюбил бы их. Я рассказывал бы тебе о скрытом имаме, и твоя душа устремилась бы к нему. О многом можно было поговорить. Сын повелителя мог запросто разговаривать только с самим повелителем.
— Да, отец, только этого я и хотел — запросто разговаривать с тобой.
— Мы были нужны друг другу, а я этого не понимал, — горько прошептал Хасан.
— А я не мог сказать тебе об этом, — грустно улыбнулся сын.
— Но сейчас мы вместе? — робко спросил Хасан.
— Не знаю, отец. Ты ещё многого не понимаешь.
Хасан тяжело вздохнул. Он действительно не мог понять, какова связь между истиной и сыном. Почему к истине он мог придти только через сына? Чувствовал, что это так. Но чувствовать мало, надо знать.
Его мысли переключились на скрытого имама. Почему он не явил себя? Хасан опять почувствовал острый приступ боли, потом забылся сном. Ночь превратилась в жуткую смесь из боли и забытья. Мысли стали лихорадочными, туманными, но сны не покинули его. Помнится, он прочитал что-то очень важное у апостола Иоанна. А ведь некоторые христиане утверждают, что сей апостол не умер и по-прежнему пребывает на земле. Так вот оно что! Неужели Иоанн и есть скрытый имам? Надо было искать Иоанна? Говорят, он — в горах Эфиопии? Надо было отправляться в Эфиопию?
Хасан всегда чутко чувствовал фальшь, и сейчас ему сразу же стала очевидна фальшь его рассуждений. Будь имам Иоанном или кем-нибудь другим, но искать его надо было не в Эфиопии, а в собственном сердце. Сердце же Хасана всегда было пусто. Неужели именно поэтому молчал Махди? Кажется, у христиан есть интересные мысли на эту тему. Хасан уснул уже на рассвете с «Новым заветом» в руках.
Пришёл Рашид. Может быть, это их последняя встреча. Сегодня они будут говорить о самом главном.
Учёнейший измаилит, низко кланяясь повелителю Аламута, поднёс ему красиво украшенный свиток.
— Что это?
— Ваша родословная, мой повелитель. Путём сложных изысканий мне удалось установить, что вы ведёте свой род от самого Мухаммада ибн Измаила, а это значит, что вы есть истинный имам — повелитель Космоса, первый после Аллаха.
Хасан развернул свиток, пробежал глазами по строкам. Полный бред. Неужели они думают, что его можно прельстить такой дешёвкой? А ведь многие правители прельстились бы. Но он — не «многие». Хасан один. Они не понимают этого. Учёный глупец, сам того не подозревая, нанёс Хасану тяжёлое оскорбление, приравняв его к обычному султану, жадному до незаслуженных восхвалений.
Хасан небрежно уронил свиток в чашу с водой, стоящую на столе. Потом сказал учёному:
— Возьми и читай.
Тот взял мокрый свиток и растерянно смотрел на чернильные разводы.
— Что же ты молчишь?
— Вода всё смыла, повелитель.
— Неужели? Значит, у меня больше нет родословной? Но вот я перед тобой — всё тот же. От меня не убыло.
— Но если повелитель позволит.
— Молчи. Запомни и передай всем: я лучше буду любимым слугой имама, чем его незаконным сыном. Ступай.
Оставшись один, Хасан долго не находил себе места. Такое не часто с ним случалось. На следующее утро он велел позвать к себе самых близких соратников и начал без предисловий:
— За кого люди считают меня?
— Многие думают, что ты — Махди, имам, вернувшийся из сокрытия, для того, чтобы наполнить землю справедливостью, — сказал Хусейн Каини.
— Но ведь вы знаете, что это не так?
Все согласно кивнули.
— Кем ещё меня называют?
— Говорят, что ты сторонник Низара, сына покойного халифа ал-Мустансира, — сказал Умид.