Рыцари Дикого поля
Шрифт:
– Казачка?
– От деда-прадеда. Дочь и жена сотника. Из зажиточных. Да что там… В ноги ей надо бы поклониться, что подалась за мной в эту невидаль, посреди самого Дикого поля, хотя в селе женихов у нее хватало. А тут, на такую вот скитскую жизнь решиться, – осмотрелся вокруг себя.
– Еще накланяешься, будет время. Но, в общем-то, разумно, разумно, – признал Хмельницкий. – Вот как раз об этой самой скитской жизни мы сейчас и поговорим.
– Поговорим, отчего же не поговорить?
– Ты почему вернулся сюда, на хутор, казак?
– Отец завещал хранить этот скит-капище. Точно так же, как когда-то завещано было оставаться хранителем ему самому. Места здесь святые, потому как молитвами многих поколений русичей освящены. Я ведь в свое время окончил
Как водится, сначала они выпили за казачество, за Великий Луг [12] и неистребимую спасительницу народную Запорожскую Сечь, и потом уже генеральный писарь украинского реестрового казачества откровенно поведал казаку-хуторянину, что намерен поднять все сечевое, запорожское низовое, городовое, реестровое и нереестровое, а также надворное казачество [13] ; крестьян и ремесленников, словом, всех, кто готов восстать за вольницу казацкую, за православную веру, за правду и справедливость, за право, изгнав чужестранцев, стать хозяевами на своей земле.
12
Великим Лугом казаки называли плавнево-лесные, испещренные островками, приднепровские долины, которые давали приют основателям Запорожской Сечи. Эти бесконечные луга украинцы объединяли под уважительным наименованием Отец Великий Луг, притом что «матерью» объявлялась Сечь Запорожская.
13
Сечевые запорожские казаки большую часть своей жизни проводили на Сечи, где несли гарнизонную службу. Как и монахи, они принимали обет безбрачия и не могли иметь ни дома, ни семьи. Просто запорожские казаки – те, что оседло жили на огромной территории Земли Войска Запорожского, в своеобразной казачьей республике. Городовыми назывались казаки, которые семьями жили в украинских городах и деревнях. Реестровыми были казаки, которые входили в королевский (или гетманский) реестр и служили польскому правительству, получая одежду, оружие и денежное довольствие. Надворными именовались наемные казаки, которые служили при дворе магнатов, охраняя владения благодетеля.
Никакой особой реакции признание это у казака-хуторянина не вызвало. Федор встретил его молча. Однако, уважая его глубокомысленное молчание, генеральный писарь с ответом не торопил. Хмельницкий прекрасно понимал, в чем заключался смысл молчания этого рослого, сильного человека.
Велес прекрасно знал, что само казачество было сотворено на волне бунта и существовало от бунта к бунту, от одного упорного кровавого восстания – к другому, еще более упорному и кровавому. Кобылица, Косинский, Муха, Подкова, Наливайко, Сулима, Гуня, Остряница, Павлюк… [14] Сколько их уже было и еще будет – решительных, уверенных в себе, презревших страх и презиравших врагов своих…
14
Здесь названы реальные имена руководителей некоторых казацко-крестьянских восстаний, происходивших в Украине до украинско-польской войны под началом Б. Хмельницкого (1648–1654).
Однако чем завершались все их восстания? Гибелью цвета народного, кровавой резней, пожарищами и… виселицами, виселицами, виселицами… Ну, еще плахами да колами на городских площадях. Но разве неудачи предшественников когда-либо служили предостережением для новых вождей и местных вожаков? Разве кто-либо, кроме самого господа, способен установить, когда завершится череда неудач и наконец-то появится тот, кого со временем народ украинский назовет своим Моисеем, способным вывести его из рабства? Да только Господь, похоже, в игрища эти кровавые уже давно не вмешивается. Устал,
– Даже на моей памяти, в ските нашем не раз появлялись такие же люди, как вы. Они приходили сюда с теми же помыслами и с тем же гонором. Но никогда еще ни отец, ни я не верили, что эти люди способны поднять все казачество, весь народ и разгромить поляков.
– Почему же не верили? – подался к нему через стол Хмельницкий. – Что порождало ваши сомнения?
– Неужели так важно знать почему?
– Ты сказал, что они приходили с теми же помыслами и с тем же гонором, что и я. Хотелось бы знать, какими и с чем оставляли хутор. Если их замыслы порождали недоверие у вас, значит, могли порождать у многих других. Ты ведь человек, грамоте обученный, должен соображать, на какое великое дело мы с тобой идем.
Федор понимающе улыбнулся. Это правда: казаки, а тем более – крестьяне и ремесленники, не каждому доверятся, не за каждым пойдут, против могущества польского восставая… Ну, а на то, что полковник легкомысленно пристегнул его к своей повстанческой упряжке, Велес пока что попытался внимания не обращать.
– Даже трудно объяснить, почему мы так воспринимали этих людей.
– И все же. Что в словах, в действиях, в самом облике этих людей выглядело не так? Не уходи от ответа. Думай, попытайся вычеканить свои впечатления простыми, смертными словами.
– Да вели они себя как-то… – поморщился Скидан. Судя по всему, он действительно не готов был к подобному разговору.
– Что? Что… не так? – еще жестче поинтересовался Хмельницкий, и даже слегка приложился к столу кулаком, словно речь уже напрямую шла о сомнениях, которые порождает лично он.
– Не того полета они были, – блеснул угольями своих черных колдовских глаз хуторянин. – Не с тем военным и житейским опытом, не с той славой казачьей в атаманы да гетманы подавались. Сразу становилось ясно: ну, соберет сотню-другую отчаюг, ну, погуляет, поатаманствует где-нибудь в окрестностях Бара, Черкасс или Брацлава, пока не встретится с первым же попавшимся на его пути полком польских гусар или германских наемников. А дальше все предрешено: уцелевшие бунтовщики разбегутся, а его самого поведут на виселицу или на кол. Это уж как польским магнатам возжелается. Нет, не верили мы им. Тем более что среди пришлых попадались обычные грабители, всякие беглые висельники, которые пытались выдавать себя за повстанцев.
– Хочешь сказать, что ты, лично ты, таких людей сразу же выявляешь? Что чуешь их каким-то своим особым чутьем?
20
Замок «Гяур» готовился к осаде. Разведчики, которых каждый день посылал в сторону Подкарпатья управитель замка Ярлгсон, доносили, что отряды восставших подступают все ближе и ближе. Беженцы, с которыми им приходилось встречаться, рассказывали, что гайдуки ведут себя как монгольская орда или заморские варвары: разоряют имения, насилуют, осаждают и берут измором небольшие укрепленные замки.
Швед Ярлгсон выслушивал все это с норманнским спокойствием, но после каждого донесения еще раз обходил оборонные стены и башни «Гяура», осматривал ворота и четыре имевшиеся на крепостных стенах старинные орудия. Предчувствуя, что рано или поздно под стенами замка разгорятся бои, он сразу же после отъезда полковника взялся за восстановление древнего княжеского гнезда. Но тогда трудно было найти свободные мастеровые руки. Да и местные крестьяне вечно заняты – в поле, в лесу, на пастбищах. Тем более что руки их куда охотнее тянулись к дереву, нежели к камню.
Теперь же, спасаясь от погибельного нашествия повстанцев, к замку сбегались не только окрестные дворяне, но и ремесленники и даже зажиточные крестьяне. И никого не нужно было принуждать к работе.
Побаиваясь, как бы восстание не переросло в настоящую войну, они сами вызывались замуровывать пробоины в стенах и очищать обводной ров; сами смастерили из мощных колод надежный подъемный мост, цепи к которому вот-вот должны были привезти из двух ближайших кузниц. Всем хотелось, чтобы под стенами грабовского замка эта гайдуцкая чума наконец-то выдохлась.