Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Разрешите сход, тащ старшнант… — Перископ я проверил, поднимается, опускается исправно. Ну, край как надо на берег…
— Так, старшина Ставицкий на боевом взводе… После проверки состония перископа, как я полагаю. Очень жаждете?
— Да я уже вторую неделю без берега… Гирокомпасу плано–предупредительный ремонт делал…
— Надеюсь, его шкала приведена к меридиану, а не к дому, крышу которого вы столь пристально разглядывали в перископ.… Вы женаты?
— Никак нет!
— Похвально, молодой человек. Не спешите обременять себя домашними хлопотами. Холостяк должен ночевать на борту своего корабля и в собственной каюте… Или в кубрике. К тому же мичману Гусарову несподручно одному устранить неполадки на горизонтальных рулях. Вдвоём справитесь быстрее.
Из угла каюты голос неуверенный, робкий, молящий:
— Отпустите, товарищ старший лейтенант…
— Командир группы лейтенант Малкиев страждет парить клюшку. Сожалею, товарищ лейтенант, но сегодня вы остаётесь на борту вместо меня командовать штурманской боевой частью. Есть ещё вопросы, товарищи моряки? Нет? Тогда флаг вам в руки и паровоз навстречу!
На эсминце у соседнего пирса склянки пробили восемнадцать ноль–ноль. Высокий и стройный, как молодой кипарис, старший лейтенант Аббакумов продефилировал по набережной. Его чёрные лучистые глаза впивались в выпуклости встречных девушек, руки мысленно ощупывали, оглаживали точёные фигурки, а губы целовали миловидные личики. Не желая мять в такси тщательно наведённые стрелки на брюках, Аббакумов двинулся на трамвайную остановку, где скоротал время мысленным раздеванием студентки. На задней площадке трамвая толпились знакомые офицеры.
— Салют Чёрной Бороде!
— Привет, Вася!
— Здорово, Чёрная Борода! Как там на лодке после тральщика?
Но Вася уже положил глаз на обворожительную блондинку, место с которой было свободным.
— Пардон, товарищи офицеры. В другой раз непременно расскажу… Вижу объект, достойный моей клюшки. Честь имею!
Аббакумов подошёл к очаровательной незнакомке, изысканно испросил позволения присесть рядом. Незнакомка одарила многообещающей улыбкой, и Аббакумов представился, придерживая фуражку на локтевом сгибе и слегка наклонив голову:
— Старший лейтенант Василий Аббакумов!
— Снежана, — кокетливо ответила она.
Контакт был установлен. Два сердечных корабля устремились друг к другу, тотчас изменив ранее намеченные курсы. Точкой пересечения координат был выбран «Зеркальный».
Их головы соприкасались в приятной беседе знакомства, от которой веяло романтизмом и французскими духами, а от близко шепчущих губ пахло пряностью зубной пасты. Правая рука Чёрной бороды непринуждённо касалась белокурых завитушек Снежаны. Предвкушая бурную ночь, Аббакумов нетерпеливо посматривал в окно. Но вот и украшенные бегущими огоньками окна ресторана. За ними уют, шампанское, сближение в танго, ждущие «…воле моей супротив эти глаза напротив…». И которые не против…
У «Зеркального» Аббакумов первым вышел из трамвая, галантно подал руку. Приобняв Снежану, импозантный кавалер успел сделать несколько шагов: по плечу легонько похлопали. Аббакумов обернулся и похолодел. Ужас, разочарование, зелёная тоска и отчаяние рухнувшей мечты — всё смешалось в его широко раскрытых глазах.
— Натали?! — пролепетал он.
— Пойдём домой, Вася…
В трамвае жена случайно оказалась сидящей неподалёку и слышала, как неблагонадёжный муженёк охмурял девицу. Стойкая боевая подруга, закалённая нескончаемыми любовными баталиями Васи, не стала истерично кричать, рвать на муже мундир, а заодно портить ему причёску. Мудрая женщина побеждала лаской.
— Пойдём, Васятка домой, — повторила жена, с трудом отворачивая супруга в другую сторону. — Я тебе коньячок припасла, твой любимый… «Плиска». Дома будешь парить клюшку…
Офицеры, наблюдавшие эту сцену, с трудом сдерживали душивший их смех. Не вытерпели и громко загоготали у дверей «Зеркального». Чёрная Борода, не оборачиваясь, показал им кулак.
— Господи! А как всё прекрасно началось! — вырвалось у него за утренним чаем в кают–компании. И офицеры от души посмеялись.
До свидания, Владивосток!
22 июня, пятница. Самый длинный день в году. Памятная дата — начало Великой Отечественной войны. Как быстро мир забыл об этой трагедии человечества. Снова гремят взрывы бомб и снарядов, трещат автоматные очереди в Афганистане и Палестине, в Ираке и Чечне, в Косово и Абхазии, в Южной Осетии и других «горячих» точках планеты, снова кровь, стоны, слёзы.
Вчера отчалил от берега в 18.45. В 19.05 прошёл Киндал, а через полчаса миновал отметку «1560 км.». Навстречу прошли «РТ-727» и «Ракета». В 23.00 позади осталось Кагальцево.
23 июня, суббота. 02.00. Привязался к топляку, попытался заснуть на плоту. Не получилось. Донимали комары, ныли ноги и руки, покоя не давал больной палец. Не отдых, а одна маята.
04.00. Продолжаю плавание. В 07.45 прошёл «1595 км.», на котором обогнала возвращающаяся «Ракета». На высоком левом берегу круто в гору убегают к горизонту мохнатые, исчерна–зелёные, дремучие ели. Видны штабели труб, домики вахтовиков.
08.00. Нет сил идти дальше. Морят усталость и сон. Вижу на берегу заброшенный хутор. Лучшего места для высадки и отдыха неприхотливому путешественнику и желать не нужно. Кучи сопревшего навоза, разбитые изгороди, полуистлевшие дома без крыш, поленницы трухлявых дров, огороды, заросшие крапивой, репейником, чертополохом, полынью, осотом, лебедой, пыреем и другими сорными травами. Никто их не сеет, не пропалывает, не поливает, а поди ж ты! Прут, как на дрожжах! Вот так бы сами по себе огурцы и помидоры, морковь и капуста росли! Да и не удивительно, что густой крапивой здесь всё поросло. Много скотины держали хуторяне, земля хорошо удобрилась. И никому стала не нужна. Приезжай, живи, кто хочешь. Да кто сюда поедет? Только такой заблудший отшельник, как я?
Разжигаю костёрчик, завариваю супчик и чай, завтракаю, ставлю палатку и падаю спать. Именно, не ложусь, а падаю.
15.00. Проснулся. В палатке, нагретой солнцем, жарче, чем в парнике. Вылез из неё одуревшим, разбитым. Кое–как очухался. Умылся. Расходился. Сделал записи в дневнике. Пора в путь. Погода вполне подходящая: солнце, лёгкий ветер, рябь на воде. Впереди Усть — Тым, что по моей разметке на походной карте соответствует 1600-му километру.
Иду короткой протокой. Встретился на моторке рыбак из Усть — Тыма. Поговорили, сцепившись вёслами.
— Совхозы разогнали… работы нет. Как жить? Ловим рыбу, продаём. Скоты–рыбинспекторы шугают нас, чтоб им… А как жить? Ну, бывай, мужик! Завидую тебе… Вот бы мне так, ни хрена не делать… Плыви да плыви… Да куды мне? Трое короедов на печке сидят. Им ням–ням давай… Ну, удачи тебе!
Моторка унеслась с надрывным воем, а я тихо и плавно иду вдоль густых, непроходимых тальниковых зарослей. Дело к вечеру, но пристать на ночлег негде. Решаю перейти на правый берег, у которого краснеет бакен № 410. Пока пересекал фарватер, икру пометал основательно при виде несущейся не меня встречной «Ракеты». Поднимая крутую волну, она с рёвом пронеслась неподалеку от меня, раскачивая плот и оглушая сиреной. Я выругался ей вслед, цепко держась за мачту, чтобы не слететь с катамарана. Волны, с шумом разбегаясь в обе стороны, скоро улеглись. Распустив парус, ристать на ночлег негде. Решаю перейти на правый х, непроходимых тальниковых зарослей. крапивой, репейникамимне затемно удалось подойти к берегу, оказавшимся лесистым взгорком с одним кедром и парой молодых берёз с ослепительно–белой берестой. Вид с этого места открывался довольно живописный. Экзотики прибавляла чёрная гадюка, на правах хозяйки разлёгшаяся на пятачке сухой и примятой травы. Гадюки очень чувствительны к шорохам и шагам, и конечно, эта заметила меня давно, но не уползла, молча наблюдая, как я собираю сушняк и ставлю палатку. Я изредка поглядывал на неё, стараясь не тревожить, но всё–таки она исчезла бесшумно и незаметно. Пламя и дым отогнали комаров. В эту короткую летнюю ночь я отлично выспался и чудесно отдохнул. И утром ещё долго нежился и блаженствовал с кружкой горячего кофе из термоса и поломанной плиткой шоколада «Путешествие». В раздумье грыз карандаш и терзал дневник, последняя запись в котором обрывалась рассказом о штурмане Васе Аббакумове, временно исполнявшем обязанности командира БЧ-1 на К-136.