Рыцари морских глубин
Шрифт:
— И почему сразу не сказал, что ты моряк. Я бы не поплыла с тобой. Мой папа — тоже моряк, адмирал. Он говорит, что вам запрещено купаться. И плавать военные моряки умеют плохо.
Я слушал её, медленно приходя в себя. Как глупо получилось. Чуть не отдал Богу душу по дурости. Не умею плавать, куда черти понесли?! Научился держаться на воде, плыть по–собачьи, ну и сидел бы на бережку, не рыпался бы. А теперь вот стыдуха такая перед адмиральской дочкой. Придётся дёргать отсюда.
Так я и сделал. Сбежал малодушно, стесняясь раскатавшихся трусов и своего вранья. Рядом Жар–птица была. Дочь адмирала! Хватай за хвост! Держи крепко, не отпускай! Эх, губошлёп… Упустил своё счастье.
Больше мы на Змеинку не ходили, кроме как в последний перед уходом на Камчатку душный субботний вечер. Я могу назвать тот день недели с полной уверенностью, потому что День военно–морского флота всегда отмечается в последнее воскресенье июля. Куренков разрешил команде спать на берегу. Я и Петруха Молчанов вознамерились вытаскивать наверх матрацы, подушки и простыни, как к нам на боевой пост наведались друзья — мотористы Слава Скочков и Коля Пироговский, торпедисты Ваня Герасимов и Саша Моисеев, кок Боря Пирожников, электрооператор Коля Чепель, трюмный машинист Гена Терёшкин и вестовой Юра Шабунин, возвращённый Каутским на лодку. Вся эта братия принялась выворачивать свои карманы и бросать в бескозырку деньги. Подкручивая усы, Ваня Герасимов по–хозяйски пересчитал собранную сумму, в которую и мы с Петрухой внесли свой посильный вклад, равный стоимости одной «поллитры» водки.
— Завтра на бочки встанем в Амурском заливе, — сообщил нам Шабунин. Накрывая стол в кают–компании, он услышал эту новость от обедающих офицеров и не замедлил уведомить нас. — Сейчас, пока стоим в этом глушняке, надо самоходом сгонять в ресторан, затариться водярой на завтрашний праздник. Иначе потом на берег не слиняешь.
— Как же по городу пойдём? На патруль можно нарваться…
— А это что? — Скочков выдернул из–за пазухи белую нейлоновую сорочку.
— Рубашка Осипова?
— Ну и что?! Стармех в город уехал… Прошвырнусь разок…Что ей сделается? Вы тоже у своих офицеров возьмите. Их нет на лодке, домой они ушли… Брюки наши флотские — чёрные, рубашки гражданские — кто поймёт по темноте, штатские мы или военные?
Довод, что и говорить, убедительный. В каюте комадира БЧ-2 я и Петруха прибарахлились. Он взял салатно–лимонную, в клетку, тенниску лейтенанта Конашкова, а мне досталась пятнистая, в оранжево–красных петухах, безрукавка Тушина. Свои флотские клёши и позаимствованные без спросу чужие рубахи мы затолкали в обрез из–под тараньки и под видом мусора пронесли мимо вахтенного центрального поста. На берегу нас ждали остальные приятели. В зарослях жасмина сбросили с себя робы и переоделись в принесённые с собой одежды.
— Вперёд, моряки! Да здравствует свобода! — гогоча и потрясая пустым вещмешком, сказал Иван Герасимов. Вся гоп–компания двинулась по узкой тропе в гору. Перевалив через сопку, мы оказались в частном секторе Владивостока, долго плутали по кривым безвестным переулкам, пока не вышли на улицу, ведущую к ресторану «Утёс». На пути в это питейное заведение случился казус, возможный разве что в кино. Мы лицом к лицу столкнулись с … командиром БЧ-2 старшим лейтенантом Тушиным. Николай Алексеевич шёл не один. Приобняв, он вёл дамочку привлекательной внешности. Весело щебеча в тужурке старлея, наброшенной на плечи, она беззаботно постукивала босоножками. На голове у неё красовалась белая тушинская фуражка, лихо заломленная на затылок. Вид сладкой парочки явно говорил о взаимных симпатиях. Вот уж действительно земля круглая! Где–то за сопкой, чёрт–те знает на какой улице угораздило нас сойтись нос к носу! И обязательно в свете ярко освещённой витрины магазина! Тушин замедлил шаг, вытаращившись на свою расписную рубаху, а я с нескрываемым изумлением впялился глазами в его щебетунью. «Во даёт старлей! Ещё сегодня утром пышку-Катеньку пароходом на Камчатку отправил, а уже с подружкой гуляет…», — подумалось мне в ту будоражную минуту. И так, медленно и не проронив ни слова, мы проследовали встречными курсами, разошлись, как в море корабли или совершенно незнакомые люди. Один, обалдев от нахальства матроса, другой, занемев от страха и удивления. Короткая заминка при встрече с командиром не остудила наш пыл свободного гуляния. У дверей «Утёса» дорогу преградил похожий на генерала пышноусый швейцар в фуражке с жёлтым околышем и жёлтыми лампасами на широченных штанах.
— Слушай, дед, мы строители, бухнуть надо… Водки купи нам.
— Тоже мне внучек выискался… Нашёл деда. Да я тут в кабаке таких тёлок огуливаю, какие тебе, салабон, и не снились. А какие вы строители, можете не травить баланду, — насмешливо произнёс швейцар. — Повидал я вашего брата. Это что? — задрав подол рубахи на животе Герасимова, указал строгий ресторанский служака на флотскую бляху. — Может, патруль вызвать?
— Не надо патруль! И совсем вы не дед… Это я так, пошутил, — начал отрабатывать задние ходы Ваня Герасимов. — Водочки бы нам… На все… Без сдачи.
— Водку на вынос не продаём…
— Червонец за хлопоты…
Швейцар сразу стал сговорчивым. Забрал деньги и вещмешок.
— Другой коленкор. — Ткнул здоровяка Пирожникова в пузо:
— Строители, едри вашу в медузу! Не с той ли лодки, что за сопкой торчит, дизелями коптит? Далеко слыхать.
— С какой ещё такой лодки? — прикинулись мы незнайками.
— Якорь не точите, всё равно тупой. Окромя вас во всей этой бухте никого нет. Ладно… Ждите…
Он принёс полный вещмешок бутылок.
— Осторожно, не разбейте. Салаги… Едри вашу в ракушки.
Мы благополучно вернулись на берег, где все спали под открытым небом. Протащили водку всё в том же обрезе из–под тараньки мимо полусонного вахтенного центрального поста, заныкали бутылки в трюмной выгородке. Лечь бы и нам спать, но самовольная вылазка взбодрила, хотелось новых приключений. На свою голову или на одно место. И мы снова двинулись в сопку. Теперь уже вдвоём с Петей Молчановым, переодевшись в робу, с ракетницей за поясом и с полными карманами сигнальных ракет. И то, и другое прихватили «на всякий случай» в каюте Тушина.
Первый выстрел сделал Петруха вниз, под сопку, прицелившись в пляжную постройку на берегу моря. Красная ракета, шипя и сверкая искрами, попала под навес домика, заплясала по деревянному настилу огненным смерчем. Оттуда с визгом выскочили ночные пляжники–любовники, опрометью бросились в воду. Шутка нас развеселила. Ещё бы! Лопнуть со смеху можно, глядя как улепётывают любители ночного купания от скачущей в темноте ракеты! Я перезарядил ракетницу и выстрелил по купающимся, чьи голоса хорошо были слышны в тишине тёплой летней ночи. Зелёная ракета запрыгала по воде. За ней ещё несколько, подряд выпущенных Молчановым, навели панику в рядах невидимых пловцов, с криками и визгами выбегающих из воды на берег. Скоро дикий пляж опустел, и мы побрели назад, осторожно пробираясь между деревьев. В просвете между ними пылал костёр. Несколько мужчин неплохо устроились возле него с гитарой и выпивкой в ожидании кипящего в котелке варева. Петруха прицелился и нажал спуск. Красная ракета ударила в костёр, разметала его, принялась беспорядочно носиться по кустам, ударяясь о стволы деревьев и рассыпая искры. Мужики, ничего не поняв, с перепугу разбежались по сторонам. Мы тихонько вернулись на лодку, положили ракетницу на прежнее место и улеглись спать, полные впечатлений.
Давно на пенсии мой боевой друг. После военно–морской службы он закончил юридический факультет Иркутского госуниверситета, посвятил жизнь охране правопорядка и борьбе с преступниками. Интересно, помнит он ту ночную вылазку на сопку?
Как бы сегодня квалифицировал нашу выходку полковник милиции Пётр Петрович Молчанов? Хулиганство? Безобидная шалость? А, Петруха?
А в ту, обволакивающую запахом жасмина тёплую приморскую ночь, кажется, только сомкнули глаза, как нас подняла команда: