Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Подъём! Корабль к бою и походу приготовить!
Подводнику в море собраться, что цыгану подпоясаться. Посыпались горохом в рубочный люк, разбежались по отсекам и боевым постам. Захлопали, задраиваясь наглухо, переборочные двери. В узком проходе между ракетными шахтами и койками я столкнулся с Тушиным. (И когда приехал?!) Тот показал кулак и, почёсывая лоб, пообещал:
— Простите, киса, но по приходу на Камчатку получите сполна… Я покажу вам, как бегать в самоволку в моей рубахе! Заседание продолжается, господа присяжные заседатели. Командовать парадом буду я!
Через минуту полетели в центральный пост доклады о готовности корабля.
— Швартовым командам наверх!
Я в кормовой швартовой команде. Быстро надеваю капковый спасательный жилет, выбегаю наверх. Громыхают по железной палубе яловые сапоги матросов.
— Отдать кормовой!
— Есть отдать кормовой! — торопливо повторяет Конашков, и мы сбрасываем с кнехтов гачу троса, сматываем швартовый конец на катушку. Гулко бухают дизеля. Корма лодки плавно отходит от пирса, уезжающего назад. Удаляется туманный берег. Светает. Голодные чайки носятся над водой, резкими криками нарушая предутреннюю тишину пустынной бухты.
Через пару часов К-136 становится на якоря–бочки в Амурском заливе, занимает отведённое ей место в середине первой линии подводных лодок. Во вторую линию выстроены надводные корабли с крейсером «Адмирал Сенявин» в центре.
Военно–морской парад начался ровно в десять ноль–ноль с объезда командующего Тихоокеанским флотом парадных кораблей, стоящих на рейде на виду Владивостока. Роскошный катер «Тайфун» подходил к каждому кораблю, замедлял ход и адмирал Амелько, придерживая кортик левой рукой, поднимал правую с растопыренной пятернёй в белой перчатке чуть выше плеча, то ли не в состоянии, то ли из адмиральского форсу не донося её до околыша фуражки.
— Здравствуйте, товарищи подводники! — вялым, старчески–дряблым голосом здоровался адмирал, не глядя на тех, с кем здоровается то ли от скверного состояния в животе, то ли из желания поскорее сесть за праздничный стол.
— Здра жлам тащ дмирал! — зычно рявкает команда.
— Поздравляю вас с праздником — Днём Военно–морского флота, — тихо, будто неохотно, без энтузиазма в голосе, произносит адмирал, пошатываясь от качки катера.
— Ура-а! Ура-а! Ура-а! — выкрикиваем мы, и катер следует дальше. Свита штабных адмиралов, сопровождающая командующего, с почтительным подобострастием изображает приветствие небрежно поднятой рукой. В белых летних тужурках, в фуражках с белым верхом и на белоснежном катере они лебединым облаком проплывают мимо, и вздох облегчения вырывается из груди каждого из нас. Финита ля комедиа! Неделя авральной работы по подготовке к параду ради одной минуты смотра!
Катер «Тайфун», обойдя корабли на рейде, стремительно уносится в сторону набережной. Тысячи владивостокцев собрались там на грандиозное праздничное представление. Началось оно выходом из воды тридцати трёх богатырей с батькой Черномором во главе. На глазах всей городской публики «морские котики» — бойцы спецназа — выпрыгнули из самолёта с парашютами, приводнились в легководолазных костюмах и аппаратах, ушли под воду и появились из неё у самого берега. Овации и громкие возгласы восхищения нам хорошо слышны: акустика на воде отличная, а стоим мы всего в двух милях от берега: чуть более трёх с половиной километров. Своё мастерство по высадке бронетехники показывает десантный корабль. А вот в воздухе перекрестились водяные струи, создавая красивую фонтанную комбинацию: то бьёт из водонапорных брандспойтов пожарный катер. Грохочут пушки, стучат пулемёты на сторожевом корабле. Пронёсся торпедный катер и выпустил торпеду. Огненным смерчем унеслась в море ракета с эсминца. Впечатляющее зрелище! Вдруг в облачном небе раздался нарастающий гул самолётов. В белесой туманной дымке огромные махины пронеслись над нами на такой низкой высоте, что казалось заденут плоскостями за корабельные надстройки. То были знаменитые ракетоносцы «ТУ-16». При заходе на аэродром два столкнулись над островом Русский. Экипаж каждого из них составлял семь человек. При падении погибли четырнадцать лётчиков и смотритель маяка, на крышу дома которого рухнул самолёт. В одном из этих самолётов в кресле стрелка–радиста, возможно, был Иван Быков — мой земляк, а мог и я оказаться, если бы сделал роковой шаг по приказу майора морской авиации тогда, во флотском «Экипаже». Но я выбрал подлодку и стою на её палубе, жадно провожая глазами летящие громадины, сотрясающие воздух, и не знаю, что через несколько минут два красавца станут грудой металла. Говорили после, что командующему флотом доложили о неблагоприятной метеорологической обстановке, недопустимой для полётов на низкой высоте. А лететь выше облаков пилотам не имело смысла: кто бы разглядел там грозные боевые машины? Но адмирал Амелько недовольно нахмурил брови:
— Наши лётчики должны летать в любую погоду. Я не буду отменять участие «ТУ-шестнадцатых» в параде. Владивосток должен видеть гордость нашей авиации. Пусть летят!
Полетели. Разбились, столкнувшись над Русским островом. Но город видел «ТУ-16» на военно–морском параде летом 1964-го года, в первый и в последний раз столь низко пролетевшие над Амурским заливом.
Тотчас после отъезда комфлота к борту К-136 подошёл командирский катер «адмиралтеец». В него спустились капитаны второго ранга Каутский и Зуев, капитаны третьего ранга Куренков и Осипов. Катер вспенил волну за кормой и ходко понёсся к берегу, увозя отцов–командиров на прощальное рандеву. Замещать их на лодке остался капитан третьего ранга Чернышов с младшими офицерами. Вахту на мостике нёс лейтенант Конашков. Дежурным по кораблю заступил старший лейтенант Тушин.
Ко мне на боевой пост, тарахтя сандалиями по трапу, не замедлили явиться те же «знакомые всё лица». Борис Пирожников притащил несколько банок с говяжьей тушёнкой, колбасным фаршем и лососем в собственном соку, хлеб, маринованные въетнамские огурчики.
— Приступим, братва, — важно расправил усы Иван Герасимов. — Вдарим по маленькой, а там как пойдёт. — Нетерпеливо сорвал пробку со «Столичной» и набулькал в кружку энное количество водки, достаточное свалить лошадь.
— Пей! — подал мне чарку, от внушительного вида которой вздрогнул бы самый закалённый пьяница–матрос петровской эпохи. — Пей, — повторил он, — и не задерживай тару. Рюмка — не микрофон, чтобы стоять с ней.
Я выпил, не желая в глазах товарищей показаться слабаком.
Кружка, наполняясь, трижды прошла по кругу. Балансируя руками на неустойчивых ногах словно в жесточайшую качку, с позывами тошноты и дурманом в голове, я бросил на поёлы ватник, упал на него и отключился от мира сего.
Более стойкие в плане выпивки друзья, опорожнив все бутылки из вещмешка, дополнительно приняли внутрь разведённого спирта, после чего выкарабкались наверх. Там, на мостике, в надстройке, команда гуляла на полный ход. Обнявшись, пели:
И тогда вода нам как земля, И тогда нам экипаж — семья, И тогда любой из нас не против Хоть всю жизнь служить в военном флоте…Не только мы, но и другие матросы и офицеры предусмотрительно запаслись вином и водкой. Хмельные, сидя в обнимку, они задавали громкого песняка под гитару и баян.
Не знаю, сколько часов я валялся на поёлах, когда меня растолкали. Лампочка плафона, висящего надо мной, ударила в глаза ярким электрическим светом. Утро или вечер — трудно сказать.
— Поднимайся, — трясли меня за ворот голландки Коля Пироговский и Слава Скочков. — Поплывём на берег… На танцы–жманцы…
— Какие, к хренам собачьим танцы? До берега две мили… Я плавать не умею. Отстаньте от меня, — отталкивая друзей–мотористов, бормотал я.
— В спасательных жилетах сплаваем туда и обратно…
— Потанцуем, девочек закадрим, к утрецу в аккурат вернёмся, — уговаривали Петя Молчанов и Коля Чепель.
Кореша–приятели поставили меня на ноги, подтолкнули к вертикальному трапу с квадратным люком наверху, ведущему на среднюю и верхние палубы четвёртого отсека. Заглянули по пути в каюту командира БЧ-2. Тушин, дежурный по кораблю, капитально поднабравшись, храпел на койке. Прихватили уже известные офицерские рубашки, затолкали в целлофановые мешки из–под разового белья. Туда же сложили свои брюки и ботинки. Направились на выход. Вахтенный центрального поста из трюмных машинистов старшина первой статьи Павел Климовских оторвал от конторки отяжелевшую голову, проводил нас безразличным, безучастным взглядом, не обращая внимания на целлофановые мешки. Выбрались на мостик, потеснив сидящего у верхнего рубочного люка капитана третьего ранга Чернышова. Помощник командира корабля, воспитанник Нахимовского училища и любимец матросов, окружённый подводниками, заплетающимся языком что–то пьяно доказывал им, размахивая руками с закатанными по локоть рукавами тельняшки.