Рыцари плащаницы
Шрифт:
– Мне никогда не стать таким, как ты, брат! – вырвалось у Аль-Адила.
Этот наивный возглас порадовал Саладина, несмотря на боль. Сейчас брат не льстил.
– Трудно ожидать, что Зародьяр ночью решится на вылазку, – продолжил султан. – Это не Тир с его тайными ходами; пока в Азни опустят мост и откроют ворота… Но все равно держи наготове три сотни всадников. Будь настороже, особенно к рассвету. К этому времени мамлюки устанут носить камни, у стрелков заноют руки от натягивания тетивы, а глаза перестанут ясно видеть врага. Всадников от долгого ожидания потянет в сон. Это самый лучший миг для вылазки!
– Я буду там! При мне ни один мамлюк не посмеет заснуть!
– Как только закончите со рвом, устанавливай щиты для прикрытия
– Стоит предложить Зародьяру сдаться!
– Если б он думал о сдаче, то не стал бы стрелять в меня.
– Возможно, увидев наши приготовления и множество воинов у стен, он устрашится?
– Его не устрашит сам шайтан! Я трижды осаждал замок Зародьяра. В последний раз франки съели не только лошадей, но всех крыс внутри стен. По утрам они лизали росу с клинков мечей и своих панцирей – другой воды в замке не было. Несколько малодушных франков перебежали к нам, поэтому мы знали это. Я предложил Зародьяру почетную сдачу: он покидает замок со всем вооружением и уносит все, что захочет. Он отказался. Тогда я сказал ему, что через несколько дней замок некому будет защищать – внутри останутся лишь мертвые.
– Что он ответил?
– Улыбнулся: не хочет лишать воинов Аллаха удовольствия таскать из замка трупы врага. Даже умирая, он насмехался над нами… – задумчиво сказал Саладин. – Мы разговаривали в шатре, с глазу на глаз. Я предложил ему воды. Холодной, полной талого снега, доставленного ночью с далеких гор. Губы у Зародьяра были сухи, как пустыня в Аравии, я читал в его глазах невыносимую жажду. Но он отказался пить…
– Почему?
– Я тоже задал этот вопрос. Зародьяр ответил, что он не может себе это позволить в то время, как его воины не могут даже сглотнуть – так сухо в их ртах. Я заметил, что сейчас никто из них не видит нас. Знаешь, что ответил франк?
– Нет.
– Воины его поймут, что он пил. В глазах комтура не будет тоски по влаге. Воины, конечно, промолчат, но своего предводителя уважать перестанут. "Я не смогу тогда вести их на верную смерть!" – сказал франк. И ушел…
– Что сделал ты, Несравненный!
– Снял осаду. В тот же день.
– Тебя восхитило благородство многобожника?
– Я понял, что замок простоит еще несколько дней. А мои мамлюки уже не хотели воевать. Половина их за время осады погибла или умерла от болезней. У нас было плохо с водой и кончалась еда. Если б я не отдал повеление отступить, войско ушло б само. Но я повелел, и мамлюки заревели от радости. Они подняли на руки меня вместе с конем и несли до самого шатра. Если ты не можешь воспрепятствовать чему-то, то постарайся это возглавить, брат!
Аль-Адил склонился и поцеловал руку Саладина.
– Я каждый день благодарю Аллаха за то, что он милосердно позволил мне быть твоим братом!
– Иди! – устало велел султан.
Аль-Адил торопливо выбежал вон. Саладин, почувствовал, что боль слегка поутихла, и смежил веки. Следовало отдохнуть, пока действовало питье робкого лекаря…
Камни сыпались в ров всю ночь. В сполохах пламени от зажженных костров мамлюки сплошной массой подтекали к стенам и, освободившись от ноши, закрывались щитами и спешили в темноту. Со стен не стреляли. Мамлюки, вначале больше думавшие о том, как не получить стрелу из темноты, чем о будущих райских наслаждениях, и потому выбиравшие камни поменьше, быстро поняли, что защитники замка этой ночью тревожить их не станут. Остаток ночи они таскали камни добросовестно, забросив щиты на спины или вовсе без них – и не прогадали. Зато сарацинские стрелки, охранявшие войско, измучились. До рези в глазах они смотрели вверх, пытаясь различить меж зубцов тень врага, то и дело всполошено пускали вверх стрелы, но ответа не дождались.
– У Зародьяра мало людей, – твердо сказал султан, – и он решил не расточать их понапрасну, подставляя под наши стрелы. Старый волк умен. Он не мог помешать нам засыпать ров – и не стал делать этого. На всякий случай поставь у стен свежих стрелков, но, думаю, щиты для их защиты мы установим спокойно. Поднесите поближе лестницы.
– Зародьяр проведет вылазку и сломает их.
– Если ты уведешь стрелков и всадников прикрытия от стен, момент он использует. Но попусту рисковать гарнизоном не станет. Сделай! Лестницы тяжелые, если тащить издалека, люди устанут прежде, чем доберутся до замка.
– Стена, выходящая к долине, не позволяет поставить больше шестнадцати лестниц ряд. Я проверил.
– Этого мало. Зародьяр скопил силы для отражения приступа, шестнадцать лестниц сбросит даже полсотни защитников.
– Имад, которого ты помиловал, нашел на скале у западной стены небольшую площадку. Лестницу туда не втащить, но если бросить на стену веревку с кошкой… Сильные воины смогут подняться!
– Им придется снять панцири, кольчуги и даже шлемы, – задумчиво сказал Саладин. – Решиться на такое могут только истинные моджахеды! Они есть?
– Имад и еще четверо.
– Сотник желает искупить вину? – хмыкнул султан. – Скажи ему, что станет повелевать тысячей, если откроет мне ворота Азни.
– Он будет счастлив услышать!
– Пусть не торопится! Поднимает на стену лишь, когда франки увязнут в битве у лестниц. Иначе ему не дадут взобраться.
Аль-Адил поклонился и вышел.
…Султан оказался прав – никто не помешал мамелюкам устанавливать щиты. Более того, с рассветом среди воинов Аллаха появился дервиш. Никто не знал, откуда он взялся, а дервиш, понятное дело, не объяснял. Вместо обычного кружения волчком и распевания молитв он вместе с воинами принялся носить камни и укладывать их под основание щитов. Некоторые он доставал из грязной холщовой сумки и мостил их среди тех, что таскали мамлюки. Дервиш был седой, в мокрой, грязной рубахе до пят и колпаке. От него скверно пахло человеческим и конским калом, но никто из мамлюков не осмелился прогнать непрошеного помощника; наоборот, нежданное появление святого воодушевило всех. Когда щиты были установлены, дервиш принялся приплясывать вокруг сложенных неподалеку лестниц, повторяя: "Меч Аллаха идет на неверных! Поклонитесь, подобные праху, и возопите – пришел ваш конец! Саладин – Честь Веры, поднял свое желтое знамя, и вам не уйти от гнева Всевышнего…"
Мамелюки суеверно кланялись, провожая уходившего дервиша восторженными взглядами. Лишь один из них последовал за ним. Он нагнал святого человека, уходившего только одному ему ведомым путем, у подножия скалы.
– Постой! – задыхаясь, сказал Абдулла (это был именно он), хватая дервиша за плечо.
Святой человек остановился, но посмотрел почему-то не в лицо преследователю, а за его плечо.
– Я видел тебя прежде! – сердито сказал Абдулла.
– Пути Всевышнего неисповедимы, – тихо промолвил дервиш, продолжая смотреть мимо лица преследователя.
– Ты был в Аскалоне! – продолжил гонец Саладина, не отпуская плечо странника. – Ты получил в подарок сапоги, а сейчас бос. Но меня интересует не это. От Аскалона к Азни долго скакать, а у дервишей нет коней. Как ты оказался здесь? Говори!
– Ты не почтителен к вестнику Аллаха, – твердо сказал дервиш, переводя взгляд на лицо гонца. – Всевышний накажет тебя!
– Сначала я отведу тебя к султану!.. – заворчал Абдулла, но не договорил. Дервиш вдруг выбросил вперед кулак – средними косточками пальцев вперед; кадык гонца тихо хрустнул под их ударом. Абдулла мешком свалился на каменную россыпь. Дервиш, оглянувшись по сторонам, оттащил труп к большому валуну, закрывавшему вид с долины на склон, и торопливо присыпал мертвого Абдуллу камнями.