Рыцари свастики
Шрифт:
— Да, да, все в порядке, — несколько торопливо проговорил Роланд.
В его обязанность входило подготовить сабли, протереть их специальным составом, предотвращавшим заражение крови. Он молча раздал каждому по длинному пакету: сабли были тщательно завернуты и обвязаны шнуром. Сам он взял две, свою и запасную, на тот случай, если кому-нибудь не повезет и сабля сломается. Это была его инициатива, и он заметил, как предводитель одобрительно взглянул на него.
— С нами бог и вера! — Долговязый встал и, пригнув голову, чтобы не задеть низко нависшую балку, шагнул к двери.
В этот момент в дверь постучали. Присутствовавшие застыли в самых неудобных позах. Роланд вздрогнул, но тут же взял себя в руки и, не отвечая на злой вопросительный взгляд вожака, прошел мимо него и открыл дверь.
— Добрый вечер, фрау Блюменфельд, — с этими словами он вышел на лестничную площадку, прикрыв за собою дверь.
— Извините, у меня сегодня беспорядок, я начал генеральную уборку, — послышался его приглушенный голос с площадки.
— А мне послышалось, что вы только что пришли, и я хотела передать вам это письмо. Его по ошибке положили в мой ящик. Я совсем не знала, что у вас есть родственники в Мюнхене, господин Хильдебрандт, — тараторила фрау Блюменфельд, жившая в квартире на четвертом этаже, как раз под мансардой Роланда.
Молодящаяся вдова, немногим более сорока, она с добровольной настойчивостью опекала Роланда вниманием и заботами. Своим богатым жизненным опытом она хотела облегчить его спартанское студенческое существование и скрасить неуютную одинокую жизнь. Роланд не раз слышал от нее эти слова за чаем, на который она приглашала его вечером по субботам. Причем в последней фразе всегда звучали загадочные нотки, которые при желании собеседника могли послужить началом для более интимного разговора. Молодой, жизнелюбивый Роланд ничего не имел против хорошо заваренного чая с теплым яблочным пирогом, но старательно избегал в разговоре теплого взгляда своей соседки, предпочитая ограничиваться только материнской частью ее внимания.
Сегодня ее приход вызвал у него раздражение. Но приятные воспоминания о субботнем пироге вовремя сбили поднявшуюся пену возмущения и заставили его любезно извиниться:
— Прошу прощения, фрау Блюменфельд, что не могу вас пригласить в свою келью. Мне просто стыдно принять вас среди такого содома и гоморры.
— Вы всегда так мило преувеличиваете, господин Хильдебрандт. Вот ваше письмо. И не забудьте: завтра суббота. — Голос фрау Блюменфельд был похож на игристое шампанское, взбудораженное теплом ладоней.
— Спасибо, фрау Блюменфельд. Забыть о вашем штруделе 6 — это преступление. — Роланд поклонился и спиной открыл дверь в свою комнату.
Встретив раздраженный взгляд долговязого, Роланд только поднял брови и развел руками.
Подождав, пока стихли шаги фрау Блюменфельд и захлопнулась за ней дверь, вся группа, стараясь не шуметь, покинула мансарду Роланда.
Около центральной городской аптеки их уже ждали семь человек с такими же рюкзаками и длинными свертками. Долговязый что-то коротко сказал одному из них, и обе группы двинулись в сторону замка.
6
Слоеный пирог с яблоками.
Обойдя главные ворота, они прошли вдоль крепостной стены к боковому входу. Железные ворота были заперты на тяжелую щеколду. Ее с трудом отодвинули двое самых крепких из них. Никто не разговаривал. И хотя кругом не было заметно ни души, держались настороженно. Когда пересекли внутренний дворик замка, вперед вышел щуплый блондин, которого звали Дитрихом. Большим ключом с резной ручкой он отпер дверь в стене главного здания, пропустил всех вперед себя и изнутри запер ее. Теперь впереди шел долговязый с фонарем в руках.
— Осторожно, здесь крутые ступеньки, — отрывисто бросил он назад.
Роланд никогда здесь раньше не бывал. На студенческих вечеринках он лишь слышал загадочные намеки старшекурсников. Говорить о замке вслух могли лишь посвященные, и только в своем кругу. Болтать об этом — значило подвергнуть себя корпоративному остракизму.
Сейчас все выглядело гораздо проще и в то же время таинственнее. Давно забытое с детства чувство сладковатой жути перехватывало горло. По крутой лестнице они спускались вниз в предчувствии неизвестного, но неизбежного рока. Наконец лестничная спираль закончилась. Миновав узкий длинный переход, они попали в большую круглую залу. Сводчатый потолок был разделен мощными каменными дугами на двенадцать равных секторов. Точка их пересечения образовывала центр потолка, откуда свисала на массивных железных цепях чаша в форме двенадцатиглавого дракона. Дитрих, державшийся здесь увереннее, чем другие, зажег толстый фитиль в чаше.
Неровные блики света упали на стены и потолок. Роланд заметил, что у стены стоял большой стол, сколоченный из толстых досок, а рядом с ним такие же грубо сработанные скамьи. Дубовые доски от времени потемнели и, казалось, стали еще прочнее. Стены подвального зала были испещрены непонятными знаками и малоразборчивыми надписями.
Дитрих достал из своего рюкзака несколько толстых свечей и зажег их. Стало светлее, и Роланд мог уже разобрать некоторые каракули, выцарапанные на камнях.
«Каждому — свое» — я поклоняюсь тебе, великий принцип. Зигфрид Д. 22/VII 1937 года».
«Истинное товарищество скрепляется кровью. Вольфганг Б. 11/3 1902».
И рядом совсем старая надпись: «Настоящего мужчину может украсить только шрам. Барон Манфред фон П. 8 августа 1889 года».
«Да, здесь настоящий исторический музей». — У Роланда даже мурашки пробежали по спине, когда он разобрал последнюю дату. Древние стены замка, много повидавшие на своем веку, вызывали почтительный озноб.
— Переодеться в соседних помещениях. — Роланд вздрогнул от неожиданного незнакомого голоса. Говорил руководитель второй группы.
Только сейчас Роланд заметил, что, помимо входа, через который они проникли в зал, были еще две двери, искусно спрятанные в стенах. Их открыли, и группы разошлись в разные стороны. Рядом с большим залом были помещения поменьше. Там, куда попал Роланд, уже горела свеча, и он рассмотрел довольно просторную комнату с широкой дубовой лавкой на приземистых ножках. На ней студенты разложили свои рюкзаки и стали переодеваться.
Через десять минут они уже были готовы и друг за другом прошли в большой зал. Роланд поразился перемене в своих товарищах. В зале горело много свечей, и теперь можно было как следует разглядеть друг друга. В центре стояли одна против другой две шеренги по шесть человек. У всех была одинаковая форма: черные высокие сапоги, светлые брюки и перчатки. Тускло поблескивали расшитые золотом куртки. Через плечо были переброшены шелковые ленты. На голове лихо сидели вельветовые шапочки. На поясе у каждого холодным светом отливала сабля. У стола на двух высоких стульях, неведомо откуда появившихся, сидели вожаки.