Рыцари свастики
Шрифт:
Реннтир обратил внимание на семейное трио: мать, отец и дочка. Все трое смотрели на сцену с одинаково равнодушным выражением лица. Только в глазах девчонки временами загорались испуганные звездочки: это зрачки расширялись в наиболее пикантных сценах. Реннтир попробовал представить на ее месте своих сыновей, и его передернуло.
Конферансье объявлял участниц: здесь были француженки, голландки, шведки, мартиниканки, немки… И Реннтир вдруг понял, откуда у него это второе раздраженное ощущение, которое он замечал и раньше. Каждый раз, когда выступала иностранка, он спокойно смотрел на ее тело оценивающим мужским взглядом, фиксируя достоинства и недостатки фигуры. Когда выходила немка, ему становилось немного не по себе. Он не мог отделаться от мысли, что под взглядами мужской толпы раздевалась не просто женщина, а представительница немецкой нации. К горлу Реннтира подкатывал клубок возмущения, он стискивал зубы… Немецкие женщины, белокурые брунгильды, призванные в этом мире рожать первоклассных солдат и украшать их ложе, выставлялись на всеобщее обозрение. «Может быть, здесь есть даже гастарбайтер», — с тоскливой злобой подумал Реннтир. Он посмотрел в зал, и ему показалось, что и другие немцы начинали недовольно сопеть и ерзать на стульях, когда объявляли немецких гёрлз. У него испортилось настроение; смотреть стриптиз расхотелось. Но уходить раньше времени он не стал: за вход было заплачено.
Когда сеанс стриптиза закончился и они вышли на улицу, Реннтир обернулся к Прункману:
— В программу партии нужно включить обязательно пункт о разлагающем влиянии секса на молодежь и о защите достоинства немецкой женщины. Он бы мог звучать примерно так:
«При попустительстве всех инстанций наша молодежь попадает сегодня в объятия торговцев сексом и под разлагающее влияние развращенного окружающего мира. А ей нужны достойные и чистые примеры. Поэтому мы требуем устранения общественной аморальности, которая ежедневно наносит ущерб, и прежде всего достоинству немецкой женщины. Родители должны обеспечивать выполнение воспитательных задач. Семья вновь должна обрести свое место, подобающее культуре старой немецкой нации».
Прункман, забыв закрыть рот, во все глаза смотрел на Реннтира.
— Это прекрасно, Карл. Нет, это просто замечательно! У тебя светлая голова на плечах. Я себя чувствовал сейчас, как в добрые старые времена на занятиях в нашей школе СС в Бад-Тёльце. Как можно скорее поезжай к Грифе. Я уверен, ты ему будешь весьма полезен.
Травля с перспективой
В холле кёльнской гостиницы «Регент» встретились трое: лысеющий субъект с остатками рыжих волос на окраинах большого черепа, маленькие бесцветные глазки, настороженно бегающие по сторонам; худосочный мужчина лет тридцати пяти с острым кадыком на тоненькой шее, со злыми, холодными глазами и элегантный господин лет сорока с осанкой преуспевающего финансиста, с редеющим пробором прямых светлых волос и уверенным холодным взглядом больших немигающих глаз. Первые два представились: «Пауль Миндерман и Ойген Хинкман». Третий небрежно поклонился: «Ганс Грифе».
Лысеющий Миндерман почтительно заметил:
— Господин Грифе, кабинет уже заказан.
Он повел глазами в сторону служащего администрации. Тот подскочил:
— Пожалуйте, я вас провожу.
Они прошли через коридор, спустились этажом ниже и оказались в небольшой комнате с фальшивым камином.
— Три кофе, — заказал Миндерман.
Когда они остались одни, Грифе медленно обвел глазами помещение. Кабинет, видимо, предназначался для небольших встреч, на пять-шесть человек. Он был отделан жженым деревом и кованой медью. Камин создавал иллюзию домашнего уюта.
— Все в порядке, господин Грифе, я проверил помещение, — перехватив его взгляд, сказал Миндерман.
— Ну, и?..
— Два микрофона я нашел сам, третий показал этот малый, что нас привел сюда. Он наш человек. Гарантирует, что больше ничего нет.
— Ну что ж, я полагаюсь на вас, хотя бы потому, что вы заинтересованы в этом не меньше меня, — холодно заметил Грифе. — А теперь, господа, я хотел бы сообщить, что вашей работой недовольны. Мы передоверились вам, полагая, что имеем дело с опытными работниками, а вы чуть не сорвали операцию…
— Но, господин Грифе… — начал было худосочный Хинкман.
— Никаких «но», пока я не кончил, — резко оборвал его Грифе. — Вы что, в вермахте не служили? При такой дисциплине вы никогда не сделаете карьеры.
Итак, я продолжаю, операция была поручена вам, а вы ее поставили на грань срыва. Какой идиот мог придумать этот ход с бутылкой бургундского? — При этих словах тонкая старушечья шея Хинкмана побагровела.
Грифе продолжал, не обращая на него внимания:
— Стали посмешищем на всю Германию. Вместо того чтобы как следует проучить этого краснобая Биркнера, вы устроили ему отличную рекламу и в два раза увеличили тираж его газетенки. Я уже слышал, что вас подвели исполнители. Но нас, господа, это совершенно не интересует. Отвечает тот, кто получил задание. Сегодня я должен разъяснить вам нашу позицию в отношении Биркнера. Прежде всего никаких покушений с попыткой на убийство.
Лица Миндермана и Хинкмана вытянулись, на лбу образовались складки растерянности и недопонимания.
— Я повторяю еще раз: никакого самосуда. Мертвый он нам не нужен. Мертвых часто любят превращать в мучеников, делают из них героев. Его единомышленники превратят смерть в свое знамя и соберут вокруг себя толпы крикунов и неразумной молодежи. Нам нужен живой Биркнер, живой, но униженный. Поставленный на колени и смирившийся, он гораздо выгоднее нам, чем распятый. Коленопреклоненный, он будет наглядной демонстрацией бессмысленности всякого протеста против нашего движения.
Он будет вызывать лишь снисходительную жалость у одних и отвращение у других. Но никто не выступит в его защиту.
Поэтому главная задача: квалифицированно организовать преследование, так сказать, продуманную, ухищренную травлю с перспективой. Отныне вся его жизнь должна быть сплошным хождением по мукам, она должна быть наполнена страхом, неопределенностью, неудачами, анонимными письмами и телефонными звонками с угрозами. А чтобы эти угрозы действовали, время от времени их надо приводить в исполнение. Да, да, в исполнение. Его надо проучить пару раз так, чтобы он лично познакомился с системой нашего здравоохранения. Но, разумеется, делать это надо тонко, не оставляя за собой следов. Бить надо так, чтобы окружающие думали, что причина в женщинах, в азартных играх, в склочном характере, в чем угодно, но не в нас. Задача предельно ясная: через полгода вы должны привести за собой на привязи этого бодливого бычка и заставить его промычать благодарность немецкому народу, который его спас от красного болота. Вы двое лично ответственны за эту работу. Я должен заметить, что у вас идеальные условия для выполнения вашего задания. Вам поручен лишь один объект, в то время как другие выполняют сейчас одновременно по нескольку заданий…
Вошел молчаливый официант, принес поднос с тремя кофе и сразу же исчез.
Грифе отхлебнул глоток кофе и продолжал:
— Крайне важно в вашей работе составить себе ясную картину о месте Биркнера в обществе, о его связях и о реакции общественности на его выступления. Вы окажете большую услугу нашим идеологам, если составите подробный отчет с характеристикой тех социальных групп, которые поддерживают Биркнера, с анализом причинных обстоятельств, тех, кто выступает против, с указанием их контраргументов и определением границ «болота равнодушных». Не вам мне объяснять, что распространение левой опасности среди части наших интеллектуалов явление прогрессирующее. Достаточно сослаться на деятельность Социалистического союза немецких студентов, на писак вроде Гюнтера Грасса и других. Это тем более бросается в глаза, так как они в ряде мест нащупывают контакты с левыми профсоюзными организациями. Опыт прошлых лет свидетельствует, что именно эти круги были врагом немецкой правой оппозиции.
Как только мы усилим нашу активность, а это время не за горами, нам вплотную придется столкнуться с внутренним врагом.
Наши идеологи сейчас самым внимательным образом изучают этот вопрос. Мы не пойдем на авось, под нашей программой будет серьезная научная база. Опросы, которые мы провели, показывают, что даже сегодня, несмотря на потоки клеветы против нашего народа, несмотря на чудовищную ложь о единоличной вине немцев, каждый десятый открыто защищает Гитлера, но самое важное то, что непрерывно растет число тех, кто отказывается осуждать национал-социализм и считает, что он был хорошей, но плохо осуществленной идеей. Эти люди — наша надежда. Они составят ядро нашего движения, и к ним примкнут тысячи разочарованных и недовольных политикой Аденауэра и Эрхарда. В Бонне забыли, что немцу недостаточно быть сытым, — он хочет чувствовать себя сильным.