Рыцарство
Шрифт:
Нервы Ормани не выдержали. Он вскочил, лихорадочно развязывая шнуровку горловины рубашки, не смог найти концов и стащил её через голову, трясущимися руками стянул штаны, и, трепеща, лег рядом с Крочиато. Он сразу замерз, но потом понял, что просто на лбу выступила испарина, и ветер остудил её. Теперь оказалось, что от воды идет приятная прохлада, но воздух теплый и ласковый. Энрико медленно повернул к нему голову.
– Я так не хотел терять тебя...
Ормани медленно успокаивал дыхание.
– Я... я... люблю тебя, Энрико.
Крочиато улыбнулся. Он понял.
– Давай приходить сюда каждый день, даже в дождь. Мы будем ложиться на песок и смотреть в небо. Сейчас ты испугался, что потеряешь меня. Но завтра ты постараешься побороть смущение от моего взгляда. Постепенно ты привыкнешь ко мне, и успокоишься. Снимая одежду, ты сначала освободишься от ложного стыда, потом - от страха обнажения. И однажды, раздевшись, ты поймешь, что ты не наг, а свободен.
Северино молчал, закусив губу. Как ни странно, сейчас, лежа рядом с Энрико на песке, вдыхая запах озерного ила и тины, слушая шорох рогоза и осоки и неумолчный хор ночных насекомых, он подлинно не ощущал стыда, но был странно изумлён новым, неведомым ранее ощущением. Ветер ласкал его обнажённое тело, нервно будоража и волнуя - и он трепетал от этих ласк и замирал от прикосновений тыльной стороны рук к прогретому за день солнцем песку.
Он кивнул Энрико.
– Хорошо.
– Давно это с тобой?
Северино убито кивнул.
– ...Сколько себя помню. Чужой взгляд мучителен, женский - убивает. Это сильнее меня. Я, наверное, создан для монашества. Господь вкладывает в меня эту робость, чтобы отторгнуть от меня женщин и не дать приблизиться к ним.
– Северино судорожно вздохнул.
– И ты не можешь преодолеть в себе это?
– Волна жара, я теряюсь, ничего не вижу. Не могу. Если пытаюсь расслабиться, выпить - еще хуже...
...Но, к немалому удивлению Северино, за первую неделю встреч у дальней запруды с Энрико, он стал привыкать к взглядам друга, они купались, ловили рыбу, жарили её на углях, и сам Северино почти перестал замечать свою наготу. Энрико раскрепощал его и расслаблял телесно, и постепенно избавившись от мучительной застенчивости, Северино перестал прибегать к грубостям, стал мягче и душевней.
Оба составили план ловли Треклятого Лиса, который третьего дня снова напомнил о себе, сперев гусыню.
Говорили они теперь и о сокровенном - откровенно и чистосердечно. Энрико рассказал Северино о том, что сказала ему жена. Оказывается, Пьетро был влюблен в Делию ди Романо, а вовсе не в Бьянку. Да и сейчас, как заметил сам Энрико, не шибко то Сордиано около сестрицы его ошивается. 'Я мог бы попросить Феличиано попросту вышвырнуть Сордиано из замка...' Ормани горестно качал головой. Он не знал, что Бьянка не по душе Пьетро, но для него это ничего не меняло.
– Разве беда в нём? Беда во мне. Я не нравлюсь ей, и исчезни Сордиано - ничего не изменится. Разве что появится другой... Мне нужно освободиться от этого самому, но как? Безысходность.
Энрико, закусив губу, молчал. Да, это была безысходность. Безнадежность. Беспросветность.
Глава 14.
Однако, жизнь не стояла на месте. Начало августа ознаменовалось новыми событиями. Поваром Мартино Претти был пойман за руку малолетний Джанпаоло Дуччи, двенадцатилетний сынишка плотника Лучано, когда глупыш пытался высыпать странную смесь в приготовленное для графа рагу из кролика. Поднялся шум, мальчонка, испуганный угрозой розги, признался, что получил оную смесь в холщовом мешочке от неизвестного, который пообещал, что если он регулярно, пока несет тарелку с кухни в покои графа, будет чуть-чуть высыпать туда соли из мешочка - тот подарит ему ослёнка.
Были вызваны Энрико Крочиато, Северино Ормани, подоспел и епископ Раймондо. Послали слугу и за Амадео Лангирано. Дружки недоуменно переглядывались. Да, в отнятом у мальчишки мешочке действительно был мышьяк - но надо быть простофилями, чтобы доверить такую миссию несмышленому мальчишке. Реканелли же глупцами не были.
– Нелепость какая-то, - вяло проронил Амадео, - не могли же они рассчитывать, что мальчик не попадётся?
– Может, мнили, что на ребенка не обратят внимания?
– неуверенно спросил Крочиато.
– Скорее всего, всё сделано для отвода глаз.
– Северино Ормани кусал губы.
– Расчёт строится на том, что мы поймаем мальчонку и успокоимся, а между тем, настоящий отравитель получит свободу действий.
– Надо усилить охрану, - согласился епископ Раймондо.
Узнав о поимке малолетнего злоумышленника, граф поморщился, судорожно вздохнул, но ничего не сказал.
Феличиано стал грустней в эти августовские дни. Он почти не видел Амадео и Энрико, часами занимался с братом, и часами сидел в одиночестве на башне, оглядывая город. Катарина Пассано, постоянно видя его там, недоумевала. Старухе не нравилось уединение Чентурионе. Однажды она напрямик спросила его - чего бы ему не жениться?
– вон, на дружков-то посмотреть приятно, светятся. Чентурионе бросил на неё тяжелый взгляд и проронил, что сыт бабами по горло.
Катарина вздохнула. Она знала Чино, и про себя костерила старого графа Амброджо последними словами. Боясь, что его первенец и наследник увлечется в юности какой-нибудь девкой, недостойной его по крови, граф внушил сыну весьма превратные понятия о браке и женщинах. Мужчина рожден властвовать, а не волочиться за бабскими юбками. Женщины - игрушки мужчины в часы отдыха, существа глупые, созданные только для продолжения рода. Потерять голову из-за женщины - потерять достоинство мужчины и властелина. Феличиано был властолюбив, и к тому же был послушным сыном, и сердце его ни разу не смягчилось женщиной...
Катарина яростно спорила со старым графом - что он делает? Чтобы любовь была такой совершенной, как ее сотворил Бог, она должна быть единственной и нерасторжимой, и стоять на почитании, а как может стать совершенным брак, где муж не уважает жену? Амброджо морщился. Не хватало, чтобы его отпрыск влюбился в какую-нибудь селянку! Катарина шипела на старого глупца. Брак - чудо на земле. В мире, где всё идет вразброд, брак - единственное место, где два человека, благодаря любви, становятся едиными, кончается рознь, начинается осуществление единой жизни. Двое вдруг делаются одной плотью! Граф шипел в ответ. Никто не мешает его сынку спариваться с кем угодно! Он может взять любую, обладать той, что понравится!! И он ни в чём себе и не отказывает - в иные вечера двоих на сеновал затаскивает! Он делает из сына распутника, возражала старуха, просто блудящего, ибо слияние без любви - преступление против Бога-Любви! Граф бесился. Ну, да, не хватало ему жениться на безродной! Дурь это всё. Под венец он пойдет только с той, которую сочтёт достойной он, Амброджо