Рыцарство
Шрифт:
Ормани, скрипя зубами, снова поклялся поймать наглую тварь.
Между тем для Котяры нежданно-негаданно пришла масленица - и затопила разливом сметаны и ароматом меда. После венчания, глядя на свадебном пиру на Чечилию в роскошном наряде, Энрико всё ещё не мог поверить своему счастью. Он слушал поздравления друзей, принимал подарки, что-то отвечал на здравицы и тосты, но в глазах его пиршественный зал и фигуры гостей расплывались. Он запомнил крепкие объятья и грустные глаза Северино Ормани, улыбку Феличиано, когда тот дружески напутствовал его к брачной жизни, помнил, как Делия ди Лангирано расцеловала его
Ночью Энрико, едва дыша от волнения, затащил свою добычу к себе в покои и тут понял, что Чечилия, которую Делия ди Романо звала Торбьера, получила это прозвище недаром. Девица считала добычей его самого и была, видимо, сведуща в самом чёрном колдовстве. Она довела его нежнейшими ласками до умопомрачения, но не давала овладеть ею. Он не хотел проявить силу, хотел её мягкой сдачи на его милость, но она, усадив его на ложе подушек, села на его колени. Провела рукой по квадратам живота и коснулась его напряженного мужского орудия.
– Я чувствую себя как жертва заклания на алтаре любви.
Он молчал, странно оторопевший, в свете свечи вдруг подлинно увидев то, о чем она говорила.
– Мне страшно, - вдруг пробормотала она, - и никто не пронесет эту чашу мимо меня...
Она протянула ему трепещущие руки, он схватил её за запястья и она приподнявшись, пронзила себя его клинком. Побледневшая и трепещущая, на миг закрыла глаза. Он в ужасе и восторге видел струящуюся по нему кровь, ощущал себя палачом и жертвой, её боль трепетала в нем, сливаясь с никогда ещё неведомым наслаждением. В ней уже была тысяча женщин, и усладительное и любимое им женское начало проступило неожиданно чем-то неведомым, интригующим и пугающим. Он понимал, что взял девственницу, но в деве то проступала Геката, то Афина, то Артемида. Потом его оглушил взрыв семени, и он потерял себя.
Когда он очнулся, свеча догорала, рядом лежала его женщина, заметив, что он открыл глаза, она протянула ему бокал вина, алого, как её кровь. Энрико осушил его до дна и долго разглядывал Чечилию. Она была похожа и непохожа на себя, но он не мог понять, что в ней нового. Он потянулся к ней, и она прильнула к нему - теперь игривым котенком, он ласкал её, сам нежился в сладкой истоме, лепетал ей о любви, и чувствовал, что его медленно затягивает топь, затягивает в свои паутинно-тонкие тенета, чтобы не выпустить уже никогда... Энрико покорился, погрузился в блаженство и плавал в счастье.
Но скоро с ним случилось нечто странное. Чечилия уснула. Энрико же, чем больше ощущал в душе очарованность и любовь к жене, тем более сердце наполнялось томительной скорбью, непонятной тяготой, гнетущей тоской. Энрико смотрел на Чечилию, спящую рядом, и чувствовал, что... это... незаслуженно. Нет, скорее, он недостоин того счастья, что дано ему, а раз так... В глазах его меркло.
...Епископ Раймондо вздрогнул от неожиданности, когда внезапно в его келье в замке в предрассветный час возникла серая тень, но тут же и успокоился, в тусклом свете свечи узнав дружка Энрико.
– Господи, чего ты шляешься здесь, полуночник? Ничего себе, новобрачный... Неужто тут уютней, чем у молодой жены под боком? Что с тобой?
Энрико обессилено плюхнулся на стул рядом с епископом.
–
Епископ потрясенно уставился на дружка. Что это с ним? Тот неожиданно сполз со стула и на коленях подполз к Раймондо. Епископ ужаснулся: лицо Энрико было залито слезами, руки тряслись. Он сначала лепетал что-то неразборчивое, потом смог проговорить несколько связных слов. Раймондо ошеломленно вслушивался в слова своего исповедника и друга. Энрико винил себя во всех грехах юности, выл и каялся, проклинал юношеские шалости и блуд молодости, корил себя за легкомыслие и несерьезность в Духе. 'За что мне это? Я недостоин...'
– Чудеса...
– глаза Раймондо ди Романо просияли, - дивна милость Господня к тебе, Энрико, воистину дивна. Сколько исповедовал я несчастных, сколько приползало ко мне в скорбях и бедах, сколько покаянных речей порождает горе... Ты первый, кого вразумило счастье, кто ощутил себя недостойным по грехам своим дара Божьего, кого испугала щедрость Творца...
– Если я потеряю её...
– взгляд Крочиато остановился.
– Это не от Бога, Раймондо, это от дьявола. Я не могу без неё, я схожу с ума...
– Брось молоть вздор. Бог прилепил тебя к жене твоей, восхвали же Господа и прославь милость Его. Ну, и не греши впредь, - и Раймондо, все еще улыбаясь, прочёл над кающимся разрешительную молитву.
На дрожащих и негнущихся ногах Энрико добрёл до своих покоев и опустился на ложе рядом с любимой. Ему полегчало. 'Милость и суд буду петь; Тебе, Господи, буду петь. Буду ходить в непорочности моего сердца посреди дома моего. Не положу пред очами моими вещи непотребной; дело преступное я ненавижу: не прилепится оно ко мне. Сердце развращенное будет удалено от меня; злого я не буду знать. Тайно клевещущего на ближнего изгоню; гордого очами и надменного сердцем не потерплю. Не будет жить в доме моем поступающий коварно; говорящий ложь не останется пред глазами моими...' Господи, благодарю Тебя за щедрость Твою ко мне, недостойному, да укрепишь ты меня на путях Своих, да не отнимешь длань Свою благословляющую от меня. 'Умастил еси елеем главу мою и чаша Твоя, упоевающая мя, яко державна...'
Наутро Энрико проснулся от поцелуя Чечилии, взглянул на неё и с благодарением ощутил, что полночная боль и предрассветные страхи рассеялись. Он будет достоин этого счастья, он никогда не унизит себя низкими грехами плоти, никогда не совершит ничего, неугодного Господу...
Супруга приметила странное выражение его лица.
– Что это с тобой, Котик? Ты на себя не похож.
Энрико рывком притянул к себе Чечилию и сжал ее в объятьях.
– Да нет, я только сейчас становлюсь на себя похожим, - и уходя от объяснений, ибо делиться с супругой деталями ночной исповеди не собирался, спросил, - слушай, хотел тебя спросить, да не до того было... Что это на нашей свадьбе поклонник моей сестрицы так странно смотрел на моего дружка Амадео, словно убить его был готов?
Чечилия взлохматила его белокурые волосы.
– Чего ж тут не понять-то, дурашка? Он же голову из-за неё ещё год назад потерял, когда оруженосцем у брата был, все надеялся понравиться ей да жениться. Да только вздор это все. Делия вояк не любит, ей беседы подавай глубокомысленные, да и мессир Лангирано ей давно на сердце запал, ещё когда с братом к нему в Парму ездила четыре года назад.
Челюсть Энрико отвалилась. Он ошеломленно помотал головой.
– Что? Я правильно тебя понял? Сордиано был влюблен в Делию?